Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля

— Ты, что смиряешь вихри, ты, в чьей длани
Ключи от всякой двери, — пред тобой
Я весь поник: — владей моей судьбой,
Дай мне почить у новой, светлой, грани!

В руках твоих, безгрешных и блаженных,
Свет солнечный, Причастие горит.
Ужели мне нельзя припасть к нему? —

И вот она, прибежище смиренных,
Склонясь ко мне с Дарами, говорит:
— Приникни же ко Благу твоему.

                         IV

Я — говорит мне — роза неземная,
Возникшая из лона Красоты,
Я — высший дар забвенья, полноты.
Я — сладкий мир и высота живая,

Наши, Душа скорбящая, рыдая,
Чтоб жать ликуя то, что сеешь ты,—
За долгой скорбью, гранью темноты,
Ты снищешь свет, где — все блаженство рая.

— Аминь, аминь, Мадонна; пусть волною,
Живым ключом, моя прольется кровь,
Пусть скорбь его питает вновь и вновь,—

Пусть этот вал сомкнётся надо мною;
Но пусть увижу в горькой глубине
Волшебный свет, струящийся ко мне.

Die XII septembris MDCCCLXXXVI

VII

Скифанойя высилась на холме, в том месте, где цепь возвышенностей, оставив берег и обхватив море амфитеатром, выгибалась и опускалась к равнине. Хотя вилла и была построена кардиналом Альфонсом Карафой Д’Аталета во второй половине XVIII века, но по своей архитектуре отличалась известной чистотой стиля. Имела вид четырехугольника, в два этажа, где портики чередовались с комнатами, и эти именно пролеты портиков придавали зданию легкость и изящество, так как колонны и ионические пилястры казались построенными по чертежам и с гармонией Виньолы. Это был поистине летний дворец, открытый морским ветрам. Со стороны садов, по склону, передняя выходила на великолепную лестницу, в два рукава спускавшуюся к окруженной каменной балюстрадой площадке в виде просторной террасы с двумя фонтанами. С двух концов террасы спускались другие лестницы, вниз, по склону, образуя другие площадки, и так почти до самого моря, и с этой последней площадки, среди пышной зелени и густейших розовых кустов, семью изгибами открывалась вся лестница. Достопримечательностью Скифанойи были розы и кипарисы. Роз, всех сортов, было достаточно, чтобы «добыть девять или десять мер розовой воды», как сказал бы певец «Сада Чести». Остроконечные и темные кипарисы, священнее пирамид, загадочнее обелисков, не уступали ни кипарисам виллы Д’Эсте, ни — виллы Мондрагоне, ни другим гигантам, возвышающимся в прославленных виллах Рима.

Маркиза Д’Аталета обыкновенно проводила в Скифанойе лето и часть осени, так как она, даже будучи одной из наиболее светских дам, любила деревню и деревенскую свободу и гостей. В течение болезни, она неустанно окружала Андреа бесконечными заботами, как старшая сестра, почти как мать. Она была связана с братом глубокой любовью. Была полна снисхождения к нему и прощения, была как добрая и откровенная подруга, способная многое понять, чуткая, вечно веселая, вечно привлекательная, остроумная и в то же время одухотворенная. Перешагнув уже за тридцать один год, она сохранила изумительную юношескую живость и большую способность нравиться, так как обладала тайной госпожи Помпадур, этой неуловимой красотой, которая может оживляться неожиданной прелестью. Равно как обладала редкой добродетелью, тем, что в общежитии называется «тактом». Ее неизменным руководителем был тонкий женский гений. В своих отношениях с бесчисленными знакомыми обоего пола, она знала, всегда, при всех обстоятельствах, как держать себя, и никогда не делала ошибок, никогда не вторгалась в жизнь ближнего, никогда не являлась некстати и не становилась назойливой, всегда вовремя совершала каждый свой поступок и вовремя произносила всякое свое слово. Ее отношение к Андреа в период его выздоровления, несколько странные и неровные, в действительности не могло быть более предупредительным. Она всячески старалась не тревожить его и добиться того, чтобы никто его не тревожил, предоставляла ему полную свободу, делала вид, что не замечает его капризов, не докучала ему нескромными вопросами, старалась, чтобы ее присутствие не тяготило его, избегала даже острить, чтобы избавить его от труда вынужденно улыбаться.

Андреа понимал эту тонкость и был ей благодарен.