Том 1. Очерки Боза. Мадфогские записки

Мистер Теодозиус Батлер был одним из тех бессмертных гениев, которых можно встретить почти в любом кругу общества. Как правило, гении эти бубнят густым басом и бывают убеждены в том, что они личности исключительные, но несчастные — почему, им самим не известно. Самомнения у них сверх меры, а собственные мыслишки если и есть, то куцые, что, впрочем, не мешает восторженным девицам и глуповатым юнцам восхищаться ими. Индивидуум, о котором идет речь, когда-то выпустил в свет книжонку, полную веских доводов и соображений о необходимости того или сего, и, поскольку в каждой фразе этого трактата попадались слова из четырех-пяти слогов, почитатели мистера Теодозиуса были убеждены, что труд его таит в себе глубокие мысли.

— Не он ли это? — воскликнули сразу несколько девиц, когда кто-то позвонил у калитки с такой силой, что чуть не оборвал колокольчик.

Все затаили дыхание. Прибыли сундуки и юная леди — мисс Брук Дингуолл в бальном платье, схваченном у талии одной единственной розой, с длинной золотой цепью на груди, в руке — веер слоновой кости, на лице — выражение отчаяния, придающее ей весьма интересный вид.

Сестры Крамтон с мучительной тревогой осведомились о здоровье всех членов семьи Брук Дингуолл, после чего представили мисс Брук Дингуолл ее будущим подругам. Сестры Крамтон разговаривали со своими юными воспитанницами самым медоточивым голосом, чтобы мисс Брук Дингуолл могла убедиться, какие они ласковые и добрые.

Опять звонок. Учитель чистописания мистер Дэдсон с супругой. Супруга в зеленых шелках; туфли и ленты на чепце — в тон. Сам учитель в белом жилете, черных штанах по колено и черных же шелковых чулках, обтягивающих могучие икры, которых хватило бы на двух учителей чистописания. Юные девы перешептываются друг с дружкой, а учитель чистописания и его супруга рассыпаются в комплиментах сестрам Крамтон, восхваляя их платья янтарного цвета с длинными кушаками, точно у кукол.

Звонки один за другим, и гостей прибывает так много, что каждого в отдельности не опишешь. Папаши и мамаши, тетушки и дядюшки, повелители и опекуны пансионерок, учитель пения — синьор Лобскини в черном парике; тапер, две скрипки и арфа, последняя — в состоянии полного опьянения. Молодые люди, числом около двадцати, жмутся к дверным косякам и переговариваются между собой, время от времени прыская. В зале стоит гул голосов. Разносят кофе, и на него с аппетитом налегают мамаши, не уступающие толщиной тем персонажам из пантомимы, которые появляются на сцене только для того, чтобы их сбивали с ног.

Наконец, пожаловал и всеобщий любимец — мистер Хил тон. По просьбе сестер Крамтон он взял на себя обязанность церемониймейстера, и под его руководством все начали отплясывать кадриль. Молодые люди, жавшиеся к дверям, мало-помалу вышли на середину комнаты и, наконец, осмелели до того, что решились представиться партнершам. Учитель чистописания не пропускал ни одной фигуры и проявлял такую прыть в танцах, что страх брал, на него глядя, а его супруга сидела за картами в дальней гостиной — маленькой комнатке с пятью книжными полками, громко именуемой библиотекой. Партия в вист с участием миссис Дэдсон составлялась каждые полгода в соответствии со стратегическим планом сестер Крамтон, ибо эта леди была так уродлива, что ее приходилось запрятывать куда-нибудь подальше.

Загадочная Лавиния Брук Дингуолл одна проявляла полное безучастие ко всему происходящему. Ее приглашали на кадриль, около нее увивались, оказывая ей уважение, как дочери члена парламента,— все было напрасно. Мисс Лавинию ничто не трогало — ни великолепный тенор бесподобного Лобскини, ни талант мисс Летиции Парсонс, так бравурно исполнившей «Воспоминания об Ирландии», что ее единодушно признали чуть ли не равной самому Мошелесу[77]. И даже весть о приезде мистера Теодозиуса Батлера не смогла заставить эту тоскующую деву покинуть уголок маленькой гостиной, куда она забилась.

— А теперь, Теодозиус,— сказала мисс Мария Крамтон, когда просвещенный сочинитель прошел сквозь строй приветствующих его гостей,— теперь я познакомлю тебя с нашей новой воспитанницей.

Теодозиус принял такой вид, будто все земное ему чуждо.

— Она дочь члена парламента,— сказала Мария.

Теодозиус вздрогнул.

— Ее имя?..— спросил он.

— Мисс Брук Дингуолл.

— Силы небесные! — Этот поэтический возглас чуть слышно слетел с уст Теодозиуса.

Мисс Крамтон подвела его к юной леди. Мисс Брук Дингуолл томно возвела на них глаза.

— Эдвард! — истерически вскрикнула она, увидев знакомые ей нанковые панталоны.421

По счастью, мисс Мария Крамтон не отличалась особой проницательностью, да к тому же, соответственно тонким дипломатическим указаниям мистера Брука Дингуолла, ей следовало пропускать мимо ушей нечленораздельные возгласы его дочери. Вследствие этого она не заметила, какой трепет охватил и мисс Лавинию и представленного ей кавалера, и, убедившись, что приглашение к танцу принято, оставила их наедине друг с другом.

— О Эдвард! — воскликнула романтичнейшая из девиц, когда светоч науки опустился на стул рядом с ней.— О Эдвард! Вы ли это!