Том 1. Повести и рассказы

Эту совместимость „серьезного“ содержания с юмором Прус начинает постепенно открывать уже и в ранних своих рассказах. Даже непритязательные его юморески содержат немало интересных наблюдений, выразительных бытовых и психологических деталей. Из нелепых фарсовых ситуаций у него складывается подчас общая картина жизни обывательской среды, жизни нелепой, застойной, лишенной осмысленного содержания. Случается, что в рассказе, действие которого — цепь забавных недоразумений, основой, на которой недоразумения эти возникли, оказывается факт далеко не шуточного и не случайного порядка, например, жесточайшая нужда героев. Генрик Сенкевич в рецензии на рассказы Пруса пишет, что на дне юмора Пруса, „такого веселого и искреннего, лежат слезы“.

Рядом с легкими шуточными рассказами появляется все больше таких, как „Жилец с чердака“ (1875), „Дворец и лачуга“ (1875), „Сиротская доля“ (1876) и другие, где затрагиваются уже жгучие общественные проблемы, изображаются трагические людские судьбы. В рассказах Пруса начинают звучать язвительная критика шляхты („Деревня и город“, „Анелька“), негодование по поводу нечеловеческих условий жизни городской бедноты („Дворец и лачуга“, „Сочельник“, „Шарманка“, „Бальное платье“ и другие). Одним из первых в польской литературе писатель заговорил о нарождающемся польском пролетариате („Жилец с чердака“, „Михалко“). Суровым обвинением обществу явились его рассказы о горькой доле детей городских и деревенских бедняков („Сиротская доля“, „Антек“, „Грехи детства“, „Шарманка“ и другие).

Современному читателю бросится в глаза портящий некоторые рассказы Пруса налет сентиментальности и мелодраматизма. Но не надо забывать, что они создавались в тот период творчества писателя, когда увлечение позитивистскими идеями часто выражалось у него в стремлении поразить читателя из образованных классов зрелищем бедняцкого горя, пробудить в нем сочувствие к доле „меньшого брата“, в период писательской молодости Пруса, только еще вырабатывавшего свою художественную манеру.

Прус считал закономерным приход в литературу героя-труженика. „Если прежде героями романов были князья, графы и вообще лица благородного происхождения, а самой распространенной темой — любовь, то теперь героями являются ремесленники, швеи, старьевщики и батраки, а распространенной темой — нищета, отсутствие помощи и порок“.

Нельзя сказать, что в своем обращении к „маленькому человеку“ Прус вовсе не имел предшественников в отечественной литературе. Можно здесь вспомнить и крестьянские повести Ю. И. Крашевского, и стихотворения, вернее стихотворные новеллы, В. Сырокомли (Л. Кондратовича) и другие произведения. Но ни у кого до Пруса герой из социальных низов не изображался с такой реалистической достоверностью, с таким знанием житейской обстановки, в таком разнообразии типов, ни у кого он не занял такого места в творчестве. Г. Сенкевич писал о Прусе: „Он создает для себя читателей в таких сферах, где никто из пишущих не сумел их до настоящего времени создать, — и в этом большая заслуга Пруса… Но Прус не только создал для себя читателя в классах, которые до сих пор не читали, он ввел в художественную литературу элемент, который она до сих пор почти не принимала во внимание… — класс работающих по найму, живущих трудом на фабрике, поденным заработком в городе… Прус первый ввел этот класс в литературу, как и бедное мещанство в узком смысле этого слова — и столичное и провинциальное: мелких ремесленников, извозчиков, кустарей, подмастерьев-каменщиков, мостильщиков, мельников, кузнецов и т. д… Он раскрыл нам души этих людей, запечатлел их быт, долю и недолю, их обычаи, он первый отразил в печати их способ мышления, их язык“.

Это новаторство Пруса отвечало жизненным потребностям развития польской литературы, что подтверждается как появлением героя из социальных низов в творчестве реалистов — современников Пруса (Э. Ожешко, М. Конопницкой и других), так и практикой демократических писателей XX века (тема „маленького человека“ в прозе М. Домбровской, стихотворениях Ю. Тувима, в произведениях авторов из группы „Предместье“ и т. д.).