Том 1. Произведения 1926-1937

—  Гость на коне; …конский потоп…; …опыт / превращения предмета… — Ключевые для поэзии Введенского образы коня и всадника(см. прим. к № 5, а также заключительный стих Элегии, — № 31), осмысляемые здесь в связи с таинственным превращением предметов,окрашенным в эсхатологические тона, согласуются с функцией этих образов в мировой мифологии как связанных с переходом между двумя мирами, однако обширнейшая символика того и другого образа (ср. хотя бы амбивалентность коня — животного и хтонического, и солярного, его связь, имеющую возможные рефлексы в ст-нии, со стихиями огня и воды (моря), а через последнюю — со временем, его интимную связь с человеком и его функцию как носящего на себе богов; подобным образом, полярными значениями может наделяться и мотив всадника— от победы, триумфаторства и т. д. до связанных с мучительным страхом перед неконтролируемыми областями природы и психики) — оставляет возможности для многообразных интерпретаций. В связи с эсхатологической окрашенностью образа ср. также мотивы апокалиптических всадников.

—  …пена каплет с конскихгуб, — Ср. близкие образы в № 19, с. 147 и № 24. Ключ к истолкованию этого образа может быть обнаружен из аналогии с подобным мотивом на с. 149 ( …на перемену, / на смерть изображающую пену, — № 19).

—  Вечер был на расстояньи / от меня на много вёрст. — Отметим характерное для поэтического универсума Введенского соединение пространственной и временной категории: последняя, между тем, в скрытом виде присутствует ужо в предыдущем стихе, в сочетании …зверей, воды…(см. примеч. к № 19, с. 139). Интересно, что необычный опыт героя стихотворения совершается вне этих категорий, — время ( Ко мне вернулся день вчерашний) и пространство ( я созерцал / вновь / расстоянье) возвращаются к нему только но завершении опыта, осмысляемого как «забытое существованье».

— …опыт / превращения предмета/ …в слово… — Ср. категорию «превращения слова в предмет» у Введенского (№ 9. 26 и примеч.). В данном, однако, тексте, строящемся на поэтической реализации принципа обратности (см. выше), мы соответственно встречаемся с инвертированной категорией превращения предмета в слово. Любопытно, что здесь мы находим немного далее «превращенный предмет» — обэриутский шкап, который претерпевает обратную трансформацию в № 26.

—  Боль мою пронзила / кость, — Тема перехода в «обратный мир» тонко выражена Введенским и на уровне «грамматики поэзии»: подлежащее и дополнение различимы здесь только интонационно и исходя из порядка слов. Магическое значение кости (наряду с ее значениями здесь как сути, основы) встречается у Введенского в № 25 (см. примеч.).

— …как пушинка / или жук… / …насекомых и наук… — Интересно соположение противостоящих друг другу не только у Введенского, но и у других поэтов его круга, особенно у Олейникова, мотивов насекомых (мира природы) и мира науки. Ср. примеч. к №№ 7 и 23.

— …я сказал смешную фразу / чудо любит пятки греть. — Отметим метапоэтическое и философское значение этого отрывка, в котором бессмысленная фраза, произнесенная героем в экстремальных условиях светопреставления и имеющая креационный эффект (ср. след. стих: Свет возник…и т. д.), характеризуется как «смешная».

—  …через час исчез. — В связи с мотивом исчезновения см. примеч. к № 20.

23. Четыре описания^*

Впервые опубликовано В. Казаком [71] (неточный текст). Сохраняем авторское написание слова деньшик.Возможно, об этом сочинении Введенский писал Хармсу из Борисоглебска. 6 декабря 1932 г.: «Третий день подряд пищу некоторую вещь. Написал уже страниц 8–9, а конца еще нет».

— Отметим связь произведения с рассказом «Три смерти» Л. Н. Толстого, упоминаемого, кстати, в тексте.