Том 1. Рассказы. Книга 1

Мы уже не идем пешком, а сидим на повозках с вещами; все мы стали черными от пыли и глубокие трещины бороздят наши лица.

Я еду на последней повозке с товарищем Глебом, и мне приятно, когда я слышу его голос. А он готовится бежать, и от возбуждения кажется необыкновенным.

На повороте дороги, у лесной опушки, когда наш конвойный подошел к другому солдату закурить трубку, товарищ Глеб соскочил с телеги. Через несколько минут конвойный вернулся, тронул меня за плечо и вопросительно ткнул пальцем на место, где сидел товарищ Глеб. Я сказал, что он пошел к офицеру покупать папиросы из походной лавки.

Подошли к этапу; ночевали; рядом со мной лежало чучело, покрытое халатом товарища Глеба, и дежурный конвойный, пересчитывая нас на ночном обходе, верил, что все арестанты на лицо.

Так прошло три дня. На четвертые сутки офицер узнал о побеге, но уже нельзя было догнать товарища Глеба.

Когда мы подошли к Качугу на Лене, над рекой висела туманная синяя завеса, и в сумраке чернел наш паузок. С огромным рулевым веслом он казался хвостатым допотопным чудовищем, которое выползло из недр земных, презрев тысячелетние запреты..

Разложили костры, расставили часовых цепью вокруг нас, а около телег и костров посадили бурят с дубинами – подневольную инородческую охрану, глубоко равнодушную к нашим мечтаниям о побеге.

Разложив барнаулки на влажной земле, мы легли в смолистом дыме костров. Влюбленные пары искали уединения, по смущенный и счастливый их шопот был внятен в ночной тишине.

Рассеялся туман над землей и звездный хоровод загорелся в небе, и по реке туман уползал прочь, вниз, по течению, и откуда-то снизу, от провалившегося во мрак берега, за синим косогором, неслись не то вздохи, не то стоны: нельзя было понять, кто это так тяжело вздыхает, но верилось, что там внизу таится большая грусть.

Завтра – думал я – поплывем мы мимо синего косогора в неизвестную даль – и что будет с теми, кого мы оставили по ту сторону горного кряжа, отделившего нас от материнской страны?

И я вспомнил о товарище Глебе, который бежит теперь через сибирскую страну на родину.

Я представил себе, как он идет упрямыми шагами все к одной цели – умереть, славя землю и звезды. На дороге перед ним тайга, но он идет напролом через нее, любя ее лохматую грудь, и она расступается перед ним и хранит его от враждебных людских взоров.

Что это такое? Что за странное бегство на встречу смерти. И откуда пришел в наш мир этот товарищ Глеб. Какие у него чудесные и таинственные глаза и как прекрасны и торжественны его жесты. И это золотое обручение с тайгой – так непонятно, и так радостно. Она, как верная любовница, прижимает к своей груди беглеца. Ее туманное дыхание – как вино; ее шорохи, шелесты и шуршанье – как колдовские чарования.

Вот я лежу сейчас, около костра, на спине и вижу, вижу, как небо мерно колеблется и мерно дышит и в лад с небом дышит тайга. И товарищ Глеб где-то идет теперь и видит так же, как я, и эти звезды, и это небо. А на заре он увидит кровавые полосы на соснах и розовые пятна на белоствольных березах, и на его влюбленном лице заалеет утренний луч. И в кого он всегда влюблен этот товарищ Глеб?

Тихо светает; застучали топоры на паузках; вот уж ломают-рубят последние козлы-сваи, и с влажным скрипом погружается паузок в воду, разводя широкую волну, позлащенную утренним солнцем.

Семен Семеныч, примирившийся с бегством товарища Глеба, стоит на мостках и проверяет по листу арестантов. Проходя мимо него, мы чувствуем запах спирта и добродушно приветствуем пьяные глаза нашего тюремщика. Найдя в вине истину, он философским спокойствием относится к своему неудачному конвоированию.

И в самом деле зачем нам ссориться с ним: ведь нам предстоит великолепный совместный путь по огромнейшей реке навстречу северному солнцу.

Оно подняло уже свою львиную косматую голову и властно, и любовно озирает пустыню.

Мы располагаемся на зыбком паузке, не страшась нового речного плена. И огромная стая диких гусей встречает нас пронзительным гоготанием, проносясь в тяжелом лете над нашей рекой.

Сулус

I.

У нее – косые глаза и толстые губы, и якутские скулы круглятся, как два яблока, на матовом лице. Но что-то приятное светится и в ее глазах, и в нескромных губах, и приятно смотреть на ее молодую грудь.

Теперь лето, и она едет на луговину верхом на быке с важностью, как настоящая хозяйка-хотун, – но все это вздор: у нее нет мужа, ей четырнадцать лет и она еще не спала ни с одним парнем. Из под белой рубахи видны полные икры, запыленные золою камелька. Она бьет голыми пятками быка и тянет его за повод, продернутый через ноздри.

Сегодня – лето, третьего дня была весна, а дней пять тому назад повсюду еще лежал снег, и на Медвежий Косогор нельзя было взобраться: так он весь обледенел. Теперь на косогоре цветет жара и весь он зачервонился.

Пять дней тому назад мы еще ходили в камосах, в зайце, прятали нос в майтрук. Вдруг из-за реки поднялось ярое солнце. Было весело слушать, как звенела и ухала весна.