Том 1. Стихотворения

Жуковский виноват: он первый между нами
Вошел в содружество с германскими певцами
И стал передавать, забывши божий страх,
Жизнехуленья их в пленительных стихах,
Прости ему, господь! – Но что же? все мараки
Ударились потом в задумчивые враки,
У всех унынием оделося чело,
Душа увянула и сердце отцвело… и т. д.

Эта сатира на самого себя (как и пишет он в письме к Пушкину 1826 г.) была результатом пересмотра своих литературных позиций. Любопытно здесь прямое указание на связь свою, как элегика, с Жуковским. Очень возможно, что послание к «Богдановичу» написано под непосредственным влиянием статьи Кюхельбекера, так как стихотворение это, как только что написанное, было читано друзьями через несколько дней после выхода второй части «Мнемозины». Характерно для несколько двойственной позиции Баратынского, что послание это, как иронизирующее по поводу нападок на Жуковского, он читал в кругу «арзамассцев» на Черной речке у А. Тургенева. Читателями же послание было воспринято как сатира на элегиков лагеря Жуковского. Об этом с огорчением пишет Вяземский в своей статье в «Московском Телеграфе» 1828 г. (ч. XIII, № 1, стр. 236): «Можно только попенять поэту, что он предал свою братию… на оскорбления мнимо-классических книжников наших, которые готовы затянуть песню победы, видя или думая видеть в рядах своих могучего союзника».

Репутация Баратынского как одного из больших поэтов укрепилась за ним как-то сразу, с самых первых его выступлений. Поэты лицейского круга учли в нем сильного союзника в новой литературной группировке, ими созданной, пришедшей в подкрепление и на смену старым, карамзинистским и шишковистским кадрам. Группировка, спаянная личной дружбой, единством социальным (мелкопоместные дворяне, почти разночинцы) и идеологическим; не будучи связана узами полного литературного единоверия, шла рука об руку, взаимно контролируя, оценивая и поддерживая друг друга.

Пушкин один из первых увидел в Баратынском замечательного поэта. В 1827 г. он писал: «Первые произведения Баратынского обратили на него внимание. Знатоки с удивлением увидели в первых опытах зрелость и стройность необыкновенную. Сие преждевременное развитие всех поэтических способностей может быть зависело от обстоятельств, но уже предрекало нам то, что ныне выполнено поэтом столь блистательным образом. Первые произведения Баратынского были элегии, и в этом роде он первенствует».[97]

Баратынский начал писать стихи по французским, классическим образцам. Первые его опыты были в обязательных салонных жанрах «в альбом». Литературная жизнь Петербурга, живая стихотворная речь Пушкина, Д. Давыдова, Дельвига, чтение Батюшкова и другие впечатления конца 1810-х гг. пробуждают в Баратынском поэта. Его первые послания к друзьям, писанные в этот период, уже носят отпечаток некоторого своеобразия. Но Баратынский продолжает двигаться в пределах французской традиции. Он переводит Легуве, пишет элегии по циклу любовных элегий Парни, подражает Мильвуа и Бертену, возвращается в XVIII в. к Вольтеру и даже Лафару. Характерно, что в дальнейшем, двигаясь от первых разрушителей классического канона французских элегиков дальше к романтизму, Баратынский не порывает с классиками. Вольтер остается для него в некоторых жанрах непревзойденным образцом. К 1822 г, Баратынским написана основная часть цикла его любовных элегий: «Ужели близок час свиданья», «На краткий миг пленяет в жизни радость», «Нет, не бывать тому, что было прежде» и «Не искушай меня без нужды». К этому времени за ним прочно устанавливается слава «эротического»[98] поэта. Пушкин из Кишинева пишет Вяземскому,[99] что «он превзойдет и Парни и Батюшкова, если впредь зашагает, как шагал до сих пор». «Оставим ему эротическое поприще и кинемся каждый в свою сторону, а то спасенья нет». Слава эротического поэта настолько закрепляется за Баратынским, что 1826 г. друзья предвидят в женитьбе конец его поэтического дара, так как «род его эротический».

Характеристика Баратынского-лирика была сделана еще до выхода сборника его стихотворений (в основном готового в 1824 г).[100] Катенин в своем «Письме к издателю», напечатанном в «Сыне Отечества» 1822 г.,[101] пишет: «Признаюсь вам, мне особенно жаль, что вы не упомянули[102] о Баратынском. Хотя, к сожалению, большая часть его стихов написана в модном и несколько однообразном тоне мечтаний, воспоминаний, надежд, сетований и наслаждений, но в них приметен талант истиный, необыкновенная легкость и чистота».