Том 1. Стихотворения

Кроме салона Пономаревой, в начале 1820-х гг. очень посещаемым был дом Воейковых. Характер салона Воейковой определяло почти постоянное присутствие Жуковского: «Тут же бывали друг Жуковского И. И. Козлов, Баратынский, Плетнев, Дельвиг, издатели „Полярной Звезды“[85] и проч. В этом же талантливом обществе нашел первое поощрение один из самых даровитых русских поэтов, Языков». «Центром и душою этого общества была очаровательная А. А. Воейкова, постоянно окруженная лучшими представителями русской поэзии».[86] Сам А. Ф. Воейков, скомпрометировавший себя доносами на товарищей в Дерпте, где он профессорствовал, начал в Петербурге издательскую деятельность. Ему покровительствовали Жуковский, А. Тургенев и Вяземский, – нужен был человек, который смог бы взять в свои руки издание журнала «арзамасского» духа. Таковым журналом стали «Новости Литературы», издававшиеся в 1822 и 1823 гг. еженедельно. Постоянный состав журнала был: Жуковский, Воейков, И. Козлов, Туманский, Вяземский, Пушкин, Рылеев, Баратынский, Дельвиг, Ф. Глинка, реже В. Пушкин, Шаликов и др. Журнал ставил себе задачей освещение вопросов западной литературы: в прозе преобладали переводы и очерки из жизни Западной Европы. Этот европеизм и придает журналу «арзамасский» характер, хотя в числе сотрудников далеко не все «арзамассцы». Менее профильтрованный, чем журнал Вольного общества любителей российской словесности, все материалы которого проходили через двойную цензуру, он в то же время был журналом коммерческим, тогда как печатание в «Соревнователе» было делом благотворительным. Все это привлекало к журналу молодых литераторов. В это время между А. Ф. Воейковым и В. В. Булгариным происходит борьба (1822–1823 гг.) за автора и за читателя. В основе этой борьбы – коммерческие расчеты. Булгарин хочет отбить у Воейкова выгодный «Русский Инвалид», предлагая арендную плату вдвое выше, чем Воейков. Борьба принимает характер журнальной перебранки. Баратынский в послании «К Гнедичу, советовавшему сочинителю писать сатиры», выражает отвращение к издательской распре.

Позднее Баратынский писал (Козлову): «Наши журналисты стали настоящими литературными монополистами, они создают общественное мнение и ставят себя нашими судьями при помощи своих ростовщических средств, и ничем нельзя помочь. Они все одной партии и составили будто бы союз противу всего прекрасного и честного».[87]

Нейтральное поведение Баратынского не спасает. Волею связей литературных и дружеских он оказывается в противоположном Булгарину лагере, – Булгарин мстит «друзьям поэтам».

В «Литературных Листках» 1824 г.[88] печатает он статью свою «Литературные призраки». Статья написана в форме диалога между автором и тремя другими литераторами, Талантиным, Лентяевым и Неученским. Талантин, автор одной комедий, считает, что писатель прежде всего должен учиться: «„Талант есть способность души принимать впечатления и живо изображать оные: предмет – Природа, а посредник между талантом и предметом – Наука“. Это вызывает смех у Неученского и Лентяева.

Лентяев. Какой вздор!! Я вам докажу собою, что науки вовсе не нужны. Еще в школе друзья мои (из которых теперь многие уже прославились) уверяли меня, что я рожден поэтом. Я перестал учиться, начал писать стихи: послания, мелодические песни и анакреонтические гимны – и прославился! Воспеваю вино, лень, себя и друзей моих…

Неученский. Это совершенная правда, о друг мой, мой Гораций! Впрочем, не думайте, чтобы мы никогда не заглядывали в книги: мы читали Парни, Ламартина и одну часть из курса Лагарпова».

Затем Неученский продолжает:

«На что науки? Я в четырнадцать лет бросил ученье, ничего не читал, ничего не знаю, но славен и велик. Я поэт природы, вдохновенья! В моих гремучих стихах отдаются, как в колокольчике, любовные стоны, сердечная тоска смертельной скуки, уныние (когда нет денег) и радость (когда есть деньги) в пирах с друзьями. Я русский Парни, Ламартин; если не верите, спросите у друга моего, Лентяева».

Персонажи булгаринского диалога легко раскрываются: Талантин – Грибоедов, Лентяев – Дельвиг, Неученский – Баратынский.