Том 1. Стихотворения 1892-1909

На перекрестке, где сплелись дороги,
Я встретил женщину: в сверканьи глаз
Ее — был смех, но губы были строги.

Горящий, яркий вечер быстро гас,

Лазурь увлаживалась тихим светом,
Неслышно близился заветный час.

Мне сделав знак с насмешкой иль приветом,

Безвестная сказала мне: «Ты мой!»,
Но взор ее так ласков был при этом,

Что я за ней пошел тропой лесной,

Покорный странному ее влиянью.
На ветви гуще падал мрак ночной…

Все было смутно шаткому сознанью,

Стволы и шелест, тени и она,
Вся белая, подобная сиянью.

Манила мгла в себя, как глубина;

Казалось мне, я падал с каждым шагом,
И, забываясь, жадно жаждал дна.

Тропа свивалась долго над оврагом,

Где слышался то робкий смех, то вздох,
Потом скользнула вниз, и вдруг зигзагом,

Руслом ручья, который пересох,

Нас вывела на свет, к поляне малой,
Где черной зеленью стелился мох.

И женщина, смеясь, недвижно стала,

Среди высоких илистых камней,
И, молча, подойти мне указала.

Приблизился я, как лунатик, к ней,

И руки протянул, и обнял тело,
Во храме ночи, во дворце теней.

Она в глаза мне миг один глядела

И, — прошептав холодные слова:
«Отдай мне душу», — скрылась тенью белой.

Вдруг стала ночь таинственно мертва.

Я был один на блещущей поляне,
Где мох чернел и зыблилась трава…

И до утра я проблуждал в тумане,

По жуткой чаще, по чужим тропам,
Дыша, в бреду, огнем воспоминаний.

И на рассвете — как, не знаю сам, —

Пришел я вновь к покинутой дороге,
Усталый, на землю упал я там.

И вот я жду в томленьи и в тревоге

(А солнце жжет с лазури огневой),
Сойдет ли ночь, мелькнет ли облик строгий.

Приди! Зови! Бери меня! Я — твой!

26 ноября 1902

Петербург

Mon r^ete familier [13]

Люблю мечты моей созданье,

Лермонтов