Том 1. Стихотворения

Эта страсть, захватив его всего, усиливает амплитуду колебаний «между небом и землей»: то взлеты до метафизических высот, то спады до «каторги» ревности, томительного одиночества. Сильнее, чем когда-либо, в Поплавском проявляется процесс мифотворчества, превращающий любимую девушку в мифологическое существо: «Это посвящается тебе, авантюрист, дикарь, не девушка, а сущий кентавр, чистый зверь-дух, великая охотница за душами, вдруг умаявшаяся, скитаясь по своим мифологическим болотам и взывающая к концу мира звучным и отчаянным гласом, ибо вся жизнь твоя греховна, жестокая, демоническая нимфа. Очнешься ты пещерной девственницей, и только тогда голос твой напомнит легкий дальний звон из глубины светло-голубого пейзажа Моне, подобно утру в день возврата блудного сына» (из дневника 1934 года).

Душевные переживания Поплавского отразились в его дневниках, в письмах к Дине Шрайбман и в романе «Домой с небес», где многие страницы навеяны воспоминаниями о днях, проведенных в Фавьере, где летом гостила Наташа.

В 1934 году Н. Столярова уезжает к отцу в Россию, где ее ожидает трагическая судьба – арест и долгие мытарства по лагерям. Эту судьбу с удивительной точностью ей предсказал Борис. Ознакомившись к концу своей жизни с романом «Домой с небес», Столярова напишет: «Не ожидала она [Таня], что странствие в родную страну, к которому она готовилась, откроет ей не только страшное дно жизни, но и высоту, доселе ей не знакомую. Не знала она тогда и самого главного, – что чувство, охватившее в 1932 году не только Олега, но и ее, на всю жизнь так и останется высшей точкой отпущенного на ее долю счастья… Жизнь – любовь, ностальгия, смерть, неволя, война и потери, потери – разбросала их всех в разные стороны. Но у тех, кто остался, – не может не дрогнуть сердце при чтении этих напряженных солнечных страниц»[85].

Не случайно и весь стихотворный цикл «Над солнечною музыкой воды», посвященный Наталии Столяровой, – о радости души, которая пробуждается после долгого зимнего сна и открывает для себя любовь и жизнь как противодействие смерти и уничтожению (мотивы, характерные для стихотворений «Снежного часа»):

Я понял вдруг, что, может быть, весенний Прекрасный мир и радостен, и прав.

В 1932 году Поплавский завершает работу над романом «Аполлон Безобразов» и пытается его опубликовать, но тщетно. Первые главы, напечатанные в «Числах» в 1930 году, привлекли внимание критики, в большинстве своем положительно отозвавшейся о прозе молодого писателя. Даже в «Руле» Д.Савельев признает, что «в этих главах великолепная местами ткань», хотя и прибавляет: «Но сделаны они совсем по Прусту»[86]. Однако А.Бем видит в романе «проявление типичного декаданса»[87], а Лоллий Львов толкует его как «раскрытие „падения“ эмигранта и отрады времяпровождения его среди интернациональной монпарнасской богемы»[88]. Подобные суждения свидетельствуют о неподготовленности читающей публики к «восприятию романа в сюртуке», столь необычного на фоне беллетристики, печатающейся в «толстых» журналах. «Признания он не получил, – пишет Ю. Фельзен, – чрезмерная замкнутость и новизна мешали установлению связи, затрудняли необходимую подготовку»[89]. Немудрено, что в «Ответе на литературную анкету журнала „Числа“» затаенное желание Поплавского звучит так: «Но только бы выразить, выразиться. Написать одну „голую“ мистическую книгу вроде „Les chants de Maldoror“ [„Песни Мальдорора“] Лотреамона и затем „assommer“ [избить] несколько критиков и уехать, поступить в солдаты или в рабочие».

«Избить несколько критиков» автору «Аполлона Безобразова» не удалось, зато написать «голую» мистическую книгу он успел. Поплавский закончил роман «Домой с небес» в 1935 году, но единственный журнал, регулярно печатавший его стихи, прозу и статьи, – «Числа» – прекратил свое существование (последний, десятый номер вышел в 1934 году). Редакция другого большого литературно-общественного журнала «Современные записки», неохотно публиковавшая молодых авторов и делавшая исключение только для В. Сирина-Набокова, вернула роман Поплавскому. Оставалась надежда, что «Домой с небес» сможет издать объединение молодых писателей, но и здесь автора ждала неудача – рукопись была отвергнута «по экономическим соображениям» (роман слишком велик и не окупится подпиской). «Это было для Поплавского ударом», – вспоминал Василий Яновский[90]. Вскоре последовал еще один удар – неожиданный и особенно болезненный, ибо нанесли его друзья. По инициативе И. И. Бунакова в Париже возникло сообщество поэтов, писателей и философов «Круг», проводившее собрания на литературно-философские, общественно-политические и религиозные темы. В «Круг» вступали по отзывам и рекомендациям – личным и коллективным. И «вот тогда, – пишет В. Яновский, – мы все, в одиночку и коллективно, дали Поплавскому такую рекомендацию, что он в „Круг“ не попал»[91]. «Вся моя жизнь – это вечное „не пустили“ – то родители, то большевики, а теперь эти эмигрантские безграмотные дегенераты», – констатирует Поплавский в конце второго романа.