Том 1. Стихотворения и поэмы 1910-1927

Гляжу с улыбкой раба:
одного за другим под знамена,
грозясь, несет велеба,
взывая вдаль поименно.

Какой человек в подъемнике

подбросился вверх, как мячик?..
Склонились внезапно домики
для взоров искусно зрячих.

Из много вдали игрушечных

свалилось, как черный козырь,
когда от дыханий пушечных
бежали по небу розы.

Светись о грядущей младости,

еще не живое племя!..
О, Время! Я рад, что я достиг
держать тебе нынче стремя.

Москва

Октябрь 1914 г.

Заповедная буща

Триневластная твердыня
заневоленных сердец.
Некуда дремлюге ныне,
некуда от шумей деться:
мечутся они во стане,
ярествуют на груди.

А в те дни, смеясь, предстанет

везичь везей впереди!

Бунь на поляне Цветляны,

осень взбежала – олень, –
только твои не сгубляны
ясовки, яблочный день;
только твои не срубляны
белые корни небес…

Дивится делу Цветляны

детская доля живее.

Москва

1913

Грозува

Как ты подымаешь железо,
так я забываю слова:
куда погрохочет с отвеса
глухая моя булава?

Как птицы, маячат присловья,

но мне полонянна – одна:
подымет посулы любовья
до давьего дневьего дна.

По крыльям железной жеравы

стекает поимчивый путь,
добычит лихие забавы
ее белометная грудь.

Ветров перемерявши шелком

беззвучий твоих глубину,
я вызвежжусь на небе желклом,
помолньями в мир полыхну –

Чтобы ты, о, печале Роксано,

вершала могучий потуст,
ничьею рукой не касанна,
ничьих не касаема уст.

Москва

1912

Михаил Лермонтов

Но под чадрою длинною

Тебя узнать нельзя!..

М. Ю. Лермонтов

Видючи – лукавые руки,
знаючи – туманов цвет,
помнючи – предсмертные муки,
слушайте звоночки монет.

Блеянье бедного разбега

(нет, он теперь не высок!) –
тлейте же, волосы Казбека,
счесанные ветром на висок.

Умыйница лиховеселья,

на дикие радость-сердца
зачем наступила газелья,
как воды смутила зерцать?

И медленна и желанна,

и хитростная – щедра,
со уст облетев, неустанно
опять налетала чадра.

И тот, кто тлеет повержен

за скальной, опасной тропой,
винтовки промерянныи стержень
оставил следить за тобой.

Пройди к повороту и скройся

из пыльных недель навсегда.
И, день мой персидский, утройся,
и пеной покройтесь, года!

1915

Брегобег

Зазмеившись, проплыла,
грозных вдаль отбросив триста,
в море – памяти скула –
в слезы взмыленная пристань.

Даже высушена соль,

даже самый ветер высох,
но морей немая боль
желтым свистом пляшет в лицах.

И в колени моряка

опрокинув берег плоский,
перережутся века
черным боком миноноски.
Уплывающим – привет,
остающимся – прощенье.
Нас – ни здесь, ни с теми нет,
мы – ведь вечности вращенье!

Евпатория

Июнь 1914 г.

У самого синего