Друзья, скажу еще два слова — и потомБез грусти навсегда закрою этот том.Похвалят ли его или начнут глумиться?Не все ль равно ключу, куда струя помчится?И мне, глядящему в грядущие года,Не все ли мне равно, в какую даль, кудаДыханье осени умчит остатки лета —И сорванный листок, и вольный стих поэта?
*
Да, я пока еще в расцвете лет и сил.Хотя раздумья плуг уже избороздилМорщинами мой лоб, горячий и усталый, —Желаний я еще изведаю немало,Немало потружусь. В мой краткий срок земнойНеполных тридцать раз встречался я с весной.Я временем своим рожден, и заблужденьяВ минувшие года туманили мне зренье.Теперь, когда совсем повязка спала с глаз,Свобода, родина, я верю только в вас!Я угнетение глубоко ненавижу,Поэтому, когда я слышу или вижу,Что где-то на земле судьбу свою клянетКровавым королем истерзанный народ;Что смертоносными турецкими ножамиУбита Греция, покинутая нами;Что некогда живой, веселый ЛисабонНа медленную смерть тираном обречен;Что над Ирландией распятой — ворон вьется;Что в лапах герцога, хрипя, Модена бьется;Что Дрезден борется с ничтожным королем;Что сызнова Мадрид объят глубоким сном;Что крепко заперта Германия в темницу;Что Вена скипетром, как палицей, грозитсяИ жертвой падает венецианский лев,А все кругом молчат, от страха онемев;Что в дрему погружен Неаполь; что АльбаниКатона заменил; что властвует в МиланеТупой, бессмысленный австрийский произвол;Что под ярмом бредет бельгийский лев, как вол;Что царский ставленник над мертвою ВаршавойТворит жестокую, постыдную расправуИ гробовой покров затаптывает в грязь,Над телом девственным кощунственно глумясь, —Тогда я грозно шлю проклятия владыкам,Погрязшим в грабежах, в крови, в разврате диком.Я знаю, что поэт — их судия святой,Что муза гневная могучею рукойИх может пригвоздить негодованьем к трону,В ошейник превратив позорную корону,Что огненным клеймом отметить может ихНа веки вечные поэта вольный стих!Да, муза посвятить себя должна народу!И забываю я любовь, семью, природу,И появляется, всесильна и грозна,У лиры медная, гремящая струна!Ноябрь 1831 г.