Том 1. Тихие зори

Петя подхватил Ольгу Александровну, и теперь сразу стало ясно: как можно скорее бежать. Кажется, все думали так. Сзади летели казаки, слышался визг. Петя помнил, как, волоча едва живую Ольгу Александровну, попробовал втиснуть ее в лавочку, но она была уже полна – некуда ступить. Побежали дальше.

Обернувшись, он увидел пристава, – верно, того, что стрелял. Он размахивал револьвером и бежал за ними шагах в двадцати. Следующий момент был таков: наперерез ему выскочил Алеша и дал подножку. Пристав грохнулся, а Алеша дважды хлопнул его палкой по затылку.

Потом опять все смешалось. Ольга Александровна трепетала сбоку, на руке, и надо было бежать дальше. Чей-то голос кричал: «Назад, товарищи, стройся». Кто-то удерживал, но толпа бежала. Не было сил остановить ее.

Вдруг сбоку, в пересекающем переулке, Петя увидел городовых, во весь мах бежавших на них с саблями наголо. «Успеем или нет?» Петя изо всех сил рванул Ольгу Александровну. «Скорее, – крикнул он ей, – скорей!»

Как далеки были в эту минуту романтические мысли о смерти! Вот-вот налетят свирепые люди, оскорбят, изобьют эту Ольгу Александровну, мизинца которой не стоят все вместе.

А что сделает он? Примет за нее удар? И потом будет видеть, как ее истязают?

Но они проскочили все же. Что творилось сзади, понять было нельзя – всюду вой, смятение, хаос. Несколько раз мелькала фигура Алеши. Он был горяч, ловок, весел. На все это, видимо, он смотрел, как на игру. Партия, в которой он играл, была побеждена, но только потому, думал он, что немногие относились к делу как следует.

Это его несколько огорчало. Сам он был, к удивлению, совершенно цел, только потерял фуражку. Кудреватые волосы его трепало ветром, и глаза были полны того света, какой посылало солнце в этот день. К счастью, Алеша не попал в центральную, особенно жестокую свалку у Собора, где были Клавдия со Степаном.

Петя едва довез к себе Ольгу Александровну. Она плакала и дрожала мелкой дрожью. Петя тоже был взволнован, возмущен жестокостями, виденными сегодня, и раздражен на себя.

Он с обидой чувствовал, что он просто мальчик, нервный и ничтожный, не способный ни на что: даже на порядочное сопротивление. То, что ему пришлось бежать, мучило его. Он сдерживался, давал воды Ольге Александровне, но если бы была его воля, и не остатки самолюбия, он рыдал бы громко, на всю квартиру.

С этого дня Петя перестал считать себя годным на какую-либо политику.

IX

Его, однако, кой-где сочли за врага: через два дня явились с обыском. Видимо, список десятских попал в верные руки.

Обыск был неприятен, как всегда, но в общем показался пустяком. Пете не хотелось лишь, чтобы его арестовали.

Этого не случилось, ибо ничего не нашли. Приставу был скучно, сыщик вяло рылся в письмах: чувствовали, что неинтересно.

– А все-таки, – сказал пристав, разглаживая бакены, – столицу вам придется покинуть.

Пока Петя писал заявление о высылке к дедушке, пристав философствовал:

– Эх, господа! Только себе беспокойство, и нам. Он зевнул.

– Шляйся тут по ночам. Я бы сам инженером сделался, ей-Богу. Дело богатое. А вы бунтуете.

Когда они ушли, шел четвертый час; обещал быть тихий апрельский день. «Спать все равно не буду», – подумал Петя. И, надев фуражку, вышел.

Утро, правда, было теплое. Он шел по набережной, навстречу солнцу, медленно подымавшемуся в облачках. Над Невой легкий пар, но уже светлый, весенний. Дворцовый мост разведен; проходят баржи, суда, и хочется знать, откуда они пришли. В утренний час мир кажется таким просторным и родным.

В биржевом сквере Петя сел; его радовало солнце с бледно-золотистым светом, вода, даже дворцы нравились. У моста пыхтела землечерпательная машина с непогасшим еще фонарем.

Петя взглянул в сторону крепости, и сердце его сладко заныло. Спит ли она сейчас? Или проснулась, из окна смотрит на дальнее сияние востока, вспоминает о нем? Пете пришло в голову, что его высылают. И тотчас он понял, что не может быть, чтобы летом они не встретились. Как это произойдет, он не знал; но наверно так будет.

Оставить Петербург ему было даже приятно – Бог с ним, с этим городом. Конечно, хорош сейчас рассвет, но в деревне он лучше. И в деревне лучше ему жить, чище, честней. А дальше? Петя вздохнул. Зачем думать? Судьбы не угадаешь все равно. Хорошо, что на сердце стало легче, точно с него сошло нечто. Он не знал, что именно, но ему казалось, что отныне он будет жить достойнее.

Около десяти он пил кофе в плавучем ресторанчике на Неве. Публики было мало. Вода поплескивала под плотом, в садике на дворцовой набережной играли дети. День сиял мило-туманно, перламутрово. Петя вспомнил Ялту, где так же пил кофе на воде, под плеск волн. Затем мысли его перешли на моря, юг, путешествия; то, о чем он мечтал иногда. Теперь в этих воображаемых странствиях с ним всегда была дорогая тень.