— Бедная фрейлейн, — раздается тихий голос одной из них. Дрожащий звук тонет в темноте, и снова наступает тишина.
— Я хотела бы знать, отчего она плакала, — начинает младшая. — Она ведь ни с кем не ссорилась последние дни, мама тоже, наконец, оставила ее в покое со своими вечными придирками, и мы ей ничего не сделали. Отчего же она так плачет?
— Я, кажется, понимаю, — говорит старшая.
— Отчего, скажи мне, отчего?
Сестра медлит. Наконец, она говорит:
— Я думаю, она влюблена.
— Влюблена? — Младшая пожимает плечами. — Влюблена? В кого?
— Ты ничего не замечаешь?
— Не в Отто же?
— Не в него? И он в нее не влюблен? Почему же он, живя у нас уже три года, никогда не провожал нас, а последние несколько месяцев провожает каждый день? Разве он был любезен когда-нибудь со мной или с тобой, пока у нас не было фрейлейн? А теперь он весь день вертится около нас. Мы все встречаем его случайно, куда бы ни пошли вместе с фрейлейн — в Народный сад, в Городской парк, на Пратер. Ты разве этого не заметила?
Младшая испуганно прошептала:
— Да… да, я это заметила. Только я думала, что…
Голос ей изменяет. Она больше не произносит ни слова.
— Раньше я тоже так думала. Ведь мы, девочки, так глупы. Но я уже давно заметила, что мы служим только предлогом.
Теперь обе молчат. Разговор как будто закончен.
Обе погружены в свои мысли или, быть может, в сон.
И еще раз из мрака слышится беспомощный голос младшей:
— Но отчего же она плачет? Он ведь любит ее; я всегда думала: как это хорошо — быть влюбленной.
— Я не знаю, — говорит старшая сонным голосом, — я тоже думала, что это должно быть хорошо.
И еще раз, тихо и жалобно, слетают слова с губ засыпающей девочки:
— Бедная фрейлейн!
В комнате воцаряется тишина.
* * *
На другое утро они об этом больше не говорят, но обе чувствуют, что мысли их сосредоточены на одном и том же. Они избегают друг друга, но взоры их невольно встречаются, как только им удается тайком взглянуть на гувернантку. За столом они наблюдают за Отто, их кузеном, который уже годами живет у них в доме, как за чужим. Они с ним не разговаривают, но, под опущенными ресницами, глаза их искоса следят, не подаст ли он знака их фрейлейн. Они обе встревожены. Сегодня они не играют; нервы, напряженные волнующей тайной, заставляют их заниматься ненужными и безразличными вещами. Вечером одна холодно спрашивает другую, как будто это ее мало интересует:
— Ты опять что-нибудь заметила?
— Нет, — отвечает сестра, отворачиваясь. Обе как будто боятся разговора.
Так проходит несколько дней, в немом наблюдении: дети блуждают вокруг жгучей тайны, к которой их влечет бессознательно и тревожно.
Наконец через несколько дней одна из них замечает, как за столом гувернантка делает Отто знак глазами. Он отвечает кивком головы. Девочка дрожит от волнения. Под столом она тихонько касается руки старшей сестры и, когда та оборачивается, бросает ей сверкающий взгляд. Та мигом поняла ее жест, волнение сестры передается и ей. Едва они встали из-за стола, как гувернантка обращается к девочкам:
— Пойдите к себе и займитесь чем-нибудь. У меня болит голова, я хочу отдохнуть полчаса.
Дети опускают глаза. Насторожившись, они тихонько берутся за руки. Как только гувернантка ушла, маленькая обращается к сестре:
— Смотри, сейчас Отто пойдет к ней в комнату.
— Конечно. Потому-то она нас услала.
— Давай подслушивать у двери!
— А вдруг кто-нибудь придет?
— Кто может прийти?
— Мама.
Маленькая испугалась:
— Да, тогда…
— Знаешь что? Я буду подслушивать, а ты останешься в коридоре и подашь мне знак, если кто-нибудь придет. Так мы будем в безопасности.
Маленькая делает недовольное лицо:
— Но ты мне ничего не расскажешь!
— Все!
— Точно все?.. Решительно все?
— Да, даю тебе слово. А ты кашлянешь, как только услышишь чьи-нибудь шаги.
Обе ждут в коридоре, дрожа и волнуясь. Сердце сильно колотится. Что-то будет? Они тесно прижимаются друг к другу.
Шаги. Они разбегаются. В темноту. Так и есть: это Отто. Он берется за ручку, дверь за ним закрывается. Старшая вылетает стрелой и прижимается к двери; прислушивается, затаив дыхание. Младшая с тоской следит за нею. Любопытство мучит ее, она срывается со своего поста. Подкрадывается к сестре, но та сердито ее отталкивает. Она возвращается на свое место. Проходят две-три минуты, которые кажутся ей вечностью. Ее лихорадит от нетерпения; она приплясывает, как на горячих угольях, она готова расплакаться от возбуждения и злости, что сестра все слышит, а она ничего. Но вот из третьей комнаты слышен стук двери. Она кашляет. Обе убегают в свою комнату. Там стоят с минуту, почти не дыша, с бьющимся сердцем.
Младшая жадно требует:
— Ну, теперь рассказывай!
Старшая стоит в раздумье. Наконец, говорит, будто в ответ своим мыслям:
— Я ничего не понимаю.
— Что?
— Это так странно.
— Что?.. Что?.. — с трудом произносит младшая, задыхаясь. Сестра пытается вспомнить. Маленькая крепко прижалась к ней, чтобы не упустить ни одного слова.