Том 1. Вечера на хуторе близ Диканьки

Печатание первой книжки „Вечеров“, на медлительность которого Гоголь жаловался в письме к А. С. Данилевскому от 2 мая 1831 г., продолжалось все лето. В свет книга вышла только в первых числах сентября, как это устанавливается письмом Гоголя к В. А. Жуковскому от 10 сентября 1831 г., при котором Гоголь препровождал экземпляры сборника Пушкину, Жуковскому и А. О. Россет. Печатание второй книжки заняло гораздо меньше времени, и она вышла в свет в начале марта 1832 г. (ср. письмо к А. С. Данилевскому от 10 марта 1832 г., при котором посылалась книга). Одновременно с ней издатель А. Ф. Смирдин, ссылаясь на то, что второй книжки „у него не покупали без первой“, отпечатал по новому набору, строка в строку воспроизводящему начальный, 150 экземпляров первой части „Вечеров“ (см. письмо к М. П. Погодину от 1 февраля 1833 г.). Это, по существу, второе издание разнилось от первого только мелкими типографскими отличиями — титульный лист был набран более крупным шрифтом, оказались исправленными некоторые опечатки на стр. 3, 72, 79 и 148 (хотя список опечаток воспроизводился в прежнем виде), была дана иная обложка с иным текстом объявлений (см. описание Н. С. Тихонравова, пользовавшегося экземпляром библиотеки Исторического музея, Соч., 10 изд., I, стр. 511).

Уже летом 1832 г. Гоголь начал задумываться о повторном издании „Вечеров“ (см. письмо к М. П. Погодину от 20 июня 1832 г.). Цензурное разрешение второго издания помечено 10 ноября 1834 г., но отпечатано оно было только через год с лишним и поступило в продажу в январе 1836 г. (см. извещение в „Северной Пчеле“ 1836, № 26 от 1 февраля). Причина задержки остается неизвестной. Основной тираж обоих первых изданий „Вечеров на хуторе близ Диканьки“ составлял обычные в то время 1200 экземпляров (ср. цитированное выше письмо к М. П. Погодину).

Включая „Вечера“ в собрание „Сочинений“ 1842 г., Гоголь предпослал этому изданию особое „Предисловие“, характеризующее позднейшее отношение писателя к своим первым книгам (см. текст „Предисловия“ в приложении к настоящему тому). Точная датировка „Предисловия“ затруднительна; можно, однако, предполагать, что написано оно перед самым отъездом Гоголя за границу, то есть в самом начале 1842 г., когда он препоручил все дела по изданию „Сочинений“ Н. Я. Прокоповичу (ср. письмо к С. П. Шевыреву от 4 июня 1842 г.).

III.

После неудачи с „Ганцем Кюхельгартеном“, сурово встреченным критикой, Гоголь мог опасаться такого же провала с первой книжкой „Вечеров на хуторе близ Диканьки“. Но этого не случилось. Псевдоним „В. Алов“ не был раскрыт, и в критике не делалось сопоставлений между новой книгой и идиллией, которою дебютировал молодой автор.

Ко времени появления в печати первой книжки „Вечеров“ Гоголь становился уже известным в литературных кругах. В мае 1831 г. он познакомился с Пушкиным, и Пушкину принадлежит первый из известных нам отзывов современников о „Вечерах“. В ответ на письмо Гоголя от 21 августа 1831 г. с сообщением о весельи наборщиков, хохотавших над присланными в типографию „штучками“ („оченно до чрезвычайности забавны“ — пояснял фактор), Пушкин писал 25 августа: „Поздравляю Вас с первым Вашим торжеством, с фырканьем наборщиков и изъяснениями фактора. С нетерпением ожидаю и другого: толков журналистов и отзыва остренького сидельца“ (подразумевался Н. А. Полевой). По получении книги Пушкин писал А. Ф. Воейкову в половине сентября: „Сейчас прочел Вечера близ Диканьки. Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился. Мне сказывали, что когда издатель вошел в типографию, где печатались Вечера, то наборщики начали прыскать и фыркать, зажимая рот рукою. Фактор объяснил их веселость, признавшись ему, что наборщики помирали со смеху, набирая его книгу. Мольер и Фильдинг, вероятно, были бы рады рассмешить своих наборщиков. Поздравляю публику с истинно веселою книгою, а автору сердечно желаю дальнейших успехов. Ради бога, возьмите его сторону, если журналисты, по своему обыкновению, нападут на неприличие его выражений, на дурной тон и проч. Пора, пора нам осмеять Les précieuses ridicules нашей словесности, людей, толкующих вечно о прекрасных читательницах, которых у них не бывало, о высшем обществе, куда их не просят, и всё это слогом камердинера профессора Тредьяковского“.