Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

Это последовательное обновление тела — ибо лишь ему одному должно изменяться, дух совершенен изначально — свидетельствует о себе чередой особых, весьма странных состояний, ступень за ступенью восходящих к той запредельной вершине, коя называется «воскресение в духе».

В одном из таких состояний человека периодически преследует ощущение гложущей сверлящей боли, природа которой нам неведома, — вначале она проникает в плоть, потом вгрызается в кости и, наконец, прободает все существо наше; на этой низшей ступени, именуемой также «Распятие», мы обретаем стигматы «первого крещения» — «крещения водой»: на ладонях неким непостижимым образом открываются глубокие раны и из них изливается влага...

Сваммердам и другие, за исключением Лазаря Айдоттера, воздели руки — посреди ладоней горели зловещим пунцовым цветом круглые, слегка затянутые кожей язвы, как будто в них и в самом деле вколачивали гвозди.

   — Но ведь это же истерия! — воскликнула в ужасе фрейлейн ван Дрюйзен.

   — Если вам угодно, называйте это истерией, только имейте в виду, милая барышня, что в нашей «истерии» нет ничего болезненного. Между истерией и истерией большая разница. Лишь та истерия, которая идет рука об руку с экстазом и помрачением сознания, может быть приравнена к болезни и духовному вырождению, другая же — есть духовное возрождение, это путь просветления сознания, ведущий человека к непосредственному «ясновидческому» знанию.

В Писании сия цель называется «сокровенным словом», и если простой смертный думает на обычном, повседневном языке. бессознательно втискивая свою мысль в прокрустово ложе косных, ничего не выражающих слов, то духовно воскресший человек обретает иной, тайный язык, в обновленные слова которого любая, самая отвлеченная мысль облекается без всякого ущерба для себя — легко, естественно и точно. Это новое мышление уже не жалкий посредник, а магия — лучезарное откровение истины, пред светом которой меркнут обманчивые огоньки иллюзий, ибо отныне волшебные кольца мыслей сопрягаются в единую цепь, а не лежат, разрозненные, там и сям...

— Неужели вы, господин Сваммердам, настолько преуспели?

   — Если бы я преуспел настолько, меня бы здесь не было, милая барышня.

   — Вы сказали, что обычный человек думает, облекая свою мысль в слова; ну а как тогда быть, — заинтересованно спросил Сефарди, — с тем, кто рожден глухонемым и не знает никаких слов?

   — Он мыслит образами либо на праязыке.

   — Сваммердам, Сваммердам, с вашего позволения я имею сказать господину дохтуру пару слов! — горячился, во что бы то ни стало желая поспорить, Лазарь Айдоттер. — Таки вот: у вас каббала, и у меня каббала. А теперь будьте известны, что «В начале было слово» перетолмачено неправильно: «Bereschith»_y слушайте сюда, означает по-немецки «глава», «верховная сущность», а не «в начале»!.. Что это еще за «в начале»?..

   — Глава?! — пробормотал Сваммердам и погрузился в глубокое раздумье. — Да-да, понимаю, понимаю... Но смысл-то остается прежний...

Остальные благоговейно внимали и лишь многозначительно переглядывались, не осмеливаясь нарушить наступившее молчание.

При слове «глава» Ева ван Дрюйзен невольно подумала об «оливково-зеленом лике» и в полной растерянности посмотрела на доктора Сефарди, который, стараясь не привлекать внимания, ободряюще кивнул ей.

— Каким образом ваш учитель Клинкербок снискал свой пророческий дар и как он у него проявляется? — прервал он на конец затянувшуюся паузу.

Ян Сваммердам словно проснулся:

— Клинкербок?.. Ах, ну да, конечно, — старик собрался с мыслями, — всю свою жизнь учитель искал Бога, и ни о чем другом он уже думать не мог; скажу только, что эта снедающая его страсть многие годы не давала ему спать. Так вот, сидел он однажды ночью перед своим сапожным шаром — вы, наверное, знаете, сапожники используют такие стеклянные шары с водой в качестве линзы: ставят их перед лампой, чтобы свет не рассеивался, — как вдруг в центре шара вспыхнула яркая точка и стала быстро разрастаться в некий образ, весьма схожий с ангельским; потом видение вышло из шара, и повторилось сказанное в Апокалипсисе: ангел дал ему книгу и рек: «Возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед»[153]. Лик же ангельский был сокрыт, лишь

лоб его светился во мраке — зеленый крест пламенел посредине.

Ева ван Дрюйзен вспомнила слова отца о призраках, носящих явно знамения жизни, и на мгновение ее сковал ледяной ужас.

— С тех самых пор Клинкербок обрел «сокровенное слово», — продолжал Сваммердам, — и оно глаголало ему, а чрез него и мне — ибо я тогда был его единственным учеником, — как нам должно жить, дабы вкушать от древа жизни, кое произрастает у Господа в раю. И было нам обетование: потерпеть еще самую малость, и все муки земной юдоли рассеются пред нами, и подобно Иову получим мы «вдвое больше того, что имели прежде»[154].