Том 1. Время Наполеона. Часть первая. 1800-1815

Большое нашествие на юго-восток казалось Наполеону вполне совместимым с захватом Испании на неопределенный срок; он думал, что это последнее предприятие потребует не столько силы, сколько хитрости и, быть может, времени, и займет лишь часть его войск. Со своими италийскими и далматским корпусами, с войсками нового, только что произведенного им набора, с 420 ООО человек, находившихся под ружьем, император рассчитывал сокрушить Турцию, бросить армию на Константинополь, здесь соединиться с русскими и затем двинуться в глубь Азии. Наполеона снова соблазняла мысль предпринять при содействии России и Персии нападение или по крайней мере демонстрацию против английской Индии и нанести здесь англичанам смертельный удар. Он давно лелеял эту заветную мечту; теперь она приняла в его уме определенные очертания[38]. Наполеон стал готовиться к нападению на Турцию; собрал на Корфу большие запасы оружия и провианта и перебросил свои морские силы в Средиземное море, готовясь лишить англичан их первенства на этом море, захватить Сицилию и обратить ее в этапный пункт по пути к Египту. Талейран предупредил Австрию, что она, вероятно, будет приглашена к участию в дележе добычи. Однако Наполеон еще колебался, еще медлил принять окончательное решение, ожидая, чтобы непримиримость Англии обнаружилась воочию. В этот момент малейший шаг к примирению со стороны лондонского кабинета остановил бы ту грозную машину, которую собирался пустить в ход Наполеон.

Раздел мира. В самом конце января Наполеон узнал, что английский кабинет в тронной речи короля категорически высказался против примирения и, казалось, решил начать борьбу не на жизнь, а на смерть. При этом известии сразу вспыхнули все завоевательные и разрушительные замыслы, бурлившие в уме императора. Им овладело теперь одно желание: перевернуть все, что еще оставалось от старой Европы, чтобы под обломками ее похоронить Англию. Он решил столковаться с Александром I по всем вопросам. Надо устроить новое свидание и на нем формально разрешить Александру продолжать завоевания в Швеции, а также выработать план раздела Оттоманской империи, который должен быть осуществлен при первой возможности и одновременно с движением франко-русской армии в сторону Индии. Этой ценой он рассчитывал заранее обеспечить себе согласие царя на все свои мероприятия в Испании и приобрести возможность оккупировать Пруссию еще на неопределенное время. Таким образом, раздел Востока фактически должен был сделаться разделом мира, причем львиная доля доставалась Наполеону.

2 февраля 1808 года он написал царю письмо, полное увлекательного красноречия, — своеобразное магическое заклинание, обращенное к духу предприимчивости и завоеваний: «Армия в 50 000 человек, наполовину русская, наполовину французская, частью, может быть, даже австрийская, направившись через Константинополь в Азию, еще не дойдя до Евфрата, заставит дрожать Англию и поставит ее на колени перед континентом. Я могу начать действовать в Далмации, Ваше величество — на Дунае. Спустя месяц после нашего соглашения армия может быть на Босфоре. Этот удар отзовется в Индии, и Англия подчинится. Я согласен на всякий: предварительный уговор, необходимый для достижения этой великой цели. Но взаимные интересы обоих наших государств должны быть тщательно согласованы и уравновешены. Все может быть подписано и решено до 15 марта. К 1 мая наши войска могут быть в Азии и войска Вашего величества — в Стокгольме; тогда англичане, находясь под угрозой й Индии и изгнанные из Леванта, будут подавлены тяжестью событий, которыми будет насыщена атмосфера. Ваше величество и я предпочли бы наслаждаться миром и проводить жизнь среди наших обширных империй, оживляя их и водворяя в них благоденствие посредством развития искусств и благодетельного управления, но враги всего света не позволяют нам этого. Мы должны увеличивать наши владения вопреки нашей воле. Мудрость и политическое сознание велят делать то, что предписывает судьба — итти туда, куда влечет нас неудержимый ход событий… В этих кратких строках я вполне раскрываю перед Вашим величеством мою душу. Тильзитский договор должен регулировать судьбы мира. Быть может, при некотором малодушии Ваше величество и я предпочли бы верное и наличное благо лучшему и более совершенному состоянию, но так как англичане решительно противятся этому, то признаем, что настал час великих событий и великих перемен».