Том 1

— Ладно, — согласился Шебирь. — Я предлагаю, чтобы любезный брат наш вычеркнул всякое упоминание о Сазаве, ежели случится так, что мы найдем человека, который в этом монастыре жил, но сам глупец, и низкой души, и невежда в вопросах языка. Если же найденный нами очевидец окажется человеком прекрасным, благородным и осведомленным в том, чему мы придаем важность в нашем споре, пусть Космас расширит этот раздел и введет в свой труд подробное повествование.

На том и порешили.

Но не успели они договориться, как к капитульному дому прибежал бедняк с нечистой совестью, искавший у Космаса утешения и помощи в истории с несчастным евреем. Зная, что беднягу скоро поведут на плаху, он, погоняемый страхом и проблесками жалости (нутро его проснулось не совсем), мчался изо всех сил. Под окна Космаса он подбежал, еле дыша.

— Люди добрые, христиане, отцы святые! — закричал он, когда двое слуг остановили его в воротах. — Пустите меня к канонику! Мне надо поговорить с Космасом. Как? Что? Почему нет?

Умоляя и тараторя, словно мельница, работающая вхолостую, он прошел-таки и благополучно внедрился в Космасово жилище.

Само собой, он хотел сразу все выложить, но Космас (впрочем, крайне удивленный его неожиданным появлением) прервал его и, закрыв ему рот рукой, принудил замолчать.

— Этот дрянной коротышка утверждает, что он сазавский монах, — сказал Космас. — Я ему ни на грош не верю, знаю, что он мерзавец, но не посылает ли его нам в эту минуту некая высшая воля? Это нужно обсудить. Однако я, со своей стороны, отказываюсь ставить свои суждения в зависимость от его личности. Условие, о котором мы договорились, к нему не приложимо.

— Приложимо! — рявкнул Шебирь. — Но позвольте, я прежде задам ему несколько вопросов.

И, не дожидаясь согласия, стал спрашивать монашка, где стоял в Сазавском монастыре ларь с книгами, что росло в саду, как надо было проходить в погребок за вином, где были мастерские и о многом другом. Монах отвечал правду — по воспоминаниям, но каждый ответ сопровождал просьбой:

— Отец Космас, пан мой, позволь мне сказать, что нужно! Не заставляй меня толковать о пустяках. Я хочу скорей спасти еврея, хоть и скверного, но не так уж, как все думают.

— Дойдет очередь и до этого, — отвечал Шебирь и продолжал свои расспросы.

Кончив, он предоставил бедняге слово. Уселся поудобней рядом с Космасом на лавке и сказал:

— Теперь говори, а мы послушаем, так как ты, в самом деле, по какому-то недосмотру был частью монастырского достояния.

Получив позволение, монах стал (торопливо и сбивчиво) рассказывать о том, что произошло. Не утаил, что выкопал идола, не утаил, где его спрятал, не утаил тяжкой вины своей и признался во всех своих (больших и малых) грешках и плутнях.

— Друг мой, — печально промолвил Шебирь, обращаясь к Космасу, когда монашек умолк. — Провидение указует перстом на две страницы и требует их изъятия из твоего труда. Позволь мне не рвать их, а унести и спрятать у себя в келейке.

Космас не ответил, а монах глядел на духовное начальство, разинув рот. Он ничего не понимал.

Наступила тишина. Шебирь, кряхтя, словно под тяжестью какого-то груза, встал, подошел к аналою и, раскрыв рукопись, отыскал нужные страницы.

Боже мой! — воскликнул он. — Какая жалость, что я должен убрать их…

Тут в нем вскипел такой гнев, что рука его сама собой поднялась и влепила монаху страшную оплеуху.

— А теперь, — промолвил Космас, — пойдем скорей посмотрим, что с евреем.

И они вышли и поспешили (насколько позволял возраст) к месту казни.

Шебирь, обладавший особенно длинными ногами, шагал на два шага впереди остальных, таща монаха за рукав. А тот с мукой и дрожью думал о проклятии старого язычника.

РАБЫ

В начале правления князя Бржетислава I край на границе владений, некогда принадлежавших роду Славника и соседствовавших с землями Пршемысла, лежал в запустении. Зеленели там густые дремучие леса да луга, и травы на этих лугах никто не косил. И все-таки однажды вспомнил князь об этой запущенной земле. Случилось это во время беседы с неким Бышем, происходившим из знатного рода, но бедным как церковная мышь. Уцелело у него всего-навсего десяток воинов. Усадьба дотла сгорела во время Моравского похода, а подданных частью перебили, а частью — они сами разбежались. Одним словом, этот знатный господин остался на бобах. В бедственном своем положении пошел он к князю, положил к его ногам меч и стал просить о помощи, говоря, что потерял все состояние; имущество его обращено в пепел, а подданные — разбрелись, и таков-де ему достался удел за верную его службу.

Князь выслушал эту речь с улыбкою и, легонько тронув просителя острием копья, молвил:

Вставай, Быш, думал я о скудости твоей, и пришло мне на ум пожаловать тебе за твои заслуги землю и крепость под названием Злич. Край там прелестный, а земли тучные да плодородные. Ступай туда и отмерь себе столько невозделанных полей, сколько подобает знатному человеку, и столько же лесных угодий. Потом выжигай лес и возделывай почву!