Том 10

«Проданная невеста»

В 1935 году в составе советской писательской делегации я был в Чехословакии. Выступая с речью на встрече с представителями чехословацкой общественности, я коснулся вопроса о том, что договор взаимной помощи, существующий между СССР и Чехословакией, не является абстрактной декларацией, а полон настоящего конкретного содержания. Советский Союз не дает пустых обещаний. И одной из задач дружественной связи между обеими странами является знакомство широких масс с культурными ценностями этих народов. Во время моего пребывания в Чехословакии мне хотелось, чтобы наш народ поближе познакомился с культурой этого талантливого народа. Естественно, что моя мысль обратилась к величайшему чешскому композитору Сметане и его опере «Проданная невеста».

Путешествуя по этой прекрасной стране, я проезжал мимо деревень и маленьких городков в районе Пильзена, я видел бодрый, полный жизнедеятельности народ, работающий на полях, покрытых хмелем. Во время этой поездки я ясно ощутил, о какой чешской деревне рассказывает опера Сметаны. Я пришел к выводу, что нужно не только показать советскому зрителю «Проданную невесту», но и сделать выдвигаемые в ней образы живыми, понятными для советских людей.

По моей просьбе пражский журналист Ф. Кубка сделал перевод либретто. Я познакомился с ним и пришел к выводу, что оно совершенно неприемлемо. Старое либретто страдает рядом существенных недостатков, из которых основные — сентиментальность и слащавая идеализация образов. Не такого либретто заслуживает музыка Сметаны, оно должно быть таким же молодым, жизнерадостным и подлинно народным, как и музыка.

Передо мной стала задача — добиться того, чтобы музыка полностью дошла до советского зрителя. Я начал работать над переделкой сюжета и привлек Вс. Рождественского к написанию стихов. В этой работе пришлось преодолеть ряд трудностей (особенно в 3-м акте) — мне нужно было сохранить в неприкосновенности действующих лиц и сюжетные ситуации, но сделать персонажи живыми. Я ввел в спектакль новую тему, приблизив сюжет оперы к народной «плутовской» комедии.

Сейчас работа над постановкой закончена. Я смотрел спектакль на генеральной репетиции и вполне удовлетворен работой московского режиссера П. И. Румянцева и художника В. С. Басова. Чудеса делает Ф. Штидри, он поднимает музыку до уровня настоящей классики и снимает с нее налет сентиментальности, пропитывая ее энергией, бодростью и моцартовской легкостью.

Мне думается, что постановка «Проданной невесты» в Малом оперном театре послужит делу углубления культурной связи СССР с Чехословакией.

По такому образцу должны формироваться люди

На банкете после съезда писателей меня просили конферировать шуточные номера. Я не пробыл и 10 минут на эстраде; от стола, где сидел с семьей Алексей Максимович, начали меня звать, чтобы я туда спустился… Алексей Максимович сказал резко:

— Сядьте… — и, посопев, дружески, но все еще сердясь: — Черт вас возьми, я вам прямо готов тарелку о голову разбить.

Я понял. Алексей Максимович горячо, как всегда, рассердился за то, что я принижаю свое писательское звание шуточками с эстрады.

В этом был весь Алексей Максимович…

Он любил и смех и шутки, но к призванию писателя, художника, творца он относился непримиримо, сурово, страстно.

Слушая какого-нибудь начинающего даровитого писателя, он мог расплакаться, встать и уйти из-за стола, вытирая платком глаза, ворча: «Хорошо пишут, черти полосатые».

Но если ты сфальшивил, слукавил, — а он это чувствовал шестым чувством, — унизился до компромиссика, рука его начинала барабанить пальцами по столу, он отводил в сторону светло-голубые глаза… В нем боролась доброта, такая же большая, как все в нем, — доброта с начинающимся раздражением. И когда доброта наконец расступалась, он наговаривал глухим голосом такие беспощадные слова, уже прямо глядя в глаза! Получалась писателю баня…

Алексей Максимович был последним из великих русских классиков. Он действительно хранил заветы большой русской литературы. Одним из заветов было сознание всей величины, всей значительности для человечества того удивительного явления, которое мы называем искусством.

Отсюда понятно его страстное отношение ко всякому проявлению творчества: от какой-нибудь палехской шкатулки, от хорошо спетой народной песни до архитектурных проектов Большой Москвы.

По разносторонности, по интересу ко всем проявлениям жизнетворчества мы знаем еще только одного художника — Пушкина. У Алексея Максимовича было то преимущество, что перед ним развертывалась ясная, реальная перспектива будущего его страны и будущего человечества. Он видел плоды своих усилий, видел, как «гордый человек», сбросив лохмотья, унижение и рабство, начал строить социализм. Его пламенная вера в гордого человека оправдывалась. Путь, на который вступил он еще юношей, — путь социализма, стал действительностью.