Том 10. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи

Обычно первые четыре класса дети учатся в школе хорошо, потом начинают учиться хуже, а в старших классах выравниваются и снова учатся хорошо. На моем примере это правило не сработало. Я всегда учился в школах плохо, очень плохо или сверхплохо. Только к четвертому классу я стал мало-мальски сносно читать, зато с пятого начал читать запоем, книгу за книгой, без малейшего зазора. В те времена единственным источником книг были библиотеки, и работали они замечательно. А какие изумительные библиотекарши служили в тех библиотеках! Как внимательно они относились к оболтусам вроде меня, как старались дать хорошую книгу. Я написал о библиотекаршах «служили» вполне сознательно. Да, они служили точно так же, как в идеале должны служить обществу военнослужащие, медицинские работники, священнослужители, как служат в театре артисты.

Зеленоглазая тетя Клава много раз читала мне «Робинзона Круза». С кой-какими пропусками я давно выучил Робинзона наизусть. Я даже предлагал моему верному другу Джи стать Пятницей, но он отказался. Когда мы, бывало, валялись с Джи на соломе в тени коровника, я рассказывал ему про Робинзона, про Пятницу, и он с удовольствием слушал. Однажды я набрался смелости и предложил:

– Слушай, Джи, будь моим Пятницей. Согласен?

До этого добрые серо-зеленые глаза пса вдруг стали злыми, он щелкнул зубами и промахнулся – большая навозная муха увернулась и полетела от нас в коровник докучать маленьким черным коровам. Я понял, что Джи не хочет быть моим слугой. Потом я предложил этот же пост жеребенку Ви. В ответ он панибратски лизнул меня по уху и заржал так заливисто, как будто расхохотался мне в лицо. С тех пор я потерял интерес к «Робинзону Крузо», а вместе с ним и ко всем остальным пока еще незнакомым мне книгам мира.

И вот этот интерес неожиданно проснулся, наверное, так просыпается дремавший до поры вулкан: неукротимо бурно. Я не помню, с какой именно книги началось мое запойное чтение, но помню, что это случилось в лето с четвертого на пятый класс.

Тогда мой дед Адам, бабушки и я жили в пригородах Нальчика на так называемых «планах».

– Ты где живешь?

– На планах.

Откуда взялось это «на планах», не скажу. Но, безусловно, оно произошло от слова «план». На окраине города были распланированы под частную застройку лоскутки земли по шесть-восемь соток. Из этих лоскутков затем спланировали улицы, скорее всего, оттуда и появилось местное выражение «жить на планах».

В те времена слово «план» было очень распространенным, буквально пронизывающим всю нашу жизнь. У всех были планы: у государства, у заводов, у фабрик, у людей. Планов было так много, что начало казаться, что именно планы мешают жить согласно здравому смыслу и добрым намерениям. Стали поговаривать о том, что главное – поломать «плановое хозяйство» и тогда наша жизнь наладится дивным образом. В конце концов «плановое хозяйство» искоренили, но как-то так, что искоренили не только планы, но и хозяйства. Все очень надеялись на хаос, который поправит все сам собой. Не поправил. И теперь уже никто не знает, есть ли еще хоть какая-то надежда.

А тогда «на планах» у нас была турлучная мазанка в глубине двора и стены строящегося дома впереди, по фронту улицы. Турлучная – значит из плетней, между которыми была засыпана и утрамбована земля. Пол в нашей времянке тоже был земляной, тетя Мотя и тетя Нюся раз в неделю подмазывали его свежей глиной, и он всегда приятно пах, всегда был гладкий и красивый. Особенно радостно было ступать босыми ногами по полу нашей мазанки летом.

Центр города сильно пострадал в войну, и, хотя уже шел пятый год после нашей Победы, многие здания еще стояли в развалинах. Например, я хорошо помню дом, который назывался «партактив». Как я сейчас понимаю, в нем жили до войны партийные активисты, так сказать – лучшие люди сезона. Еще три минуты тому назад, когда я писал эти строки, мне казалось, что партийные активисты навсегда канули в Лету. Пошел на кухню налить себе чаю, а там из телевизора: «активисты нашей партии…»

– Опять ты бегал на «партактив»? – сердилась тетя Нюся.

О том, что я побывал на развалинах, она узнавала очень просто: по моим ступням, а то и щиколоткам, белым от извести. Стены разрушенного дома были сложены по старинке не на цементном, а на известняковом растворе. Кое-где на них росла жесткая чахлая трава, а в одном месте даже кривая березка. В торце здания сохранились парадная каменная лестница с балюстрадой и часть первого этажа, где размещался продовольственный магазин, в котором не было ничего, кроме маленьких банок каспийских килек в томатном соусе и дальневосточных крабов в собственном соку. Кильки народ брал, а крабы не пользовались спросом, тогда еще наши люди не знали, что это деликатес, и относились к крабам с подозрением.