Том 10. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи

С высоты «партактива», особенно с уровня третьего этажа, хорошо просматривались окрестности. Прямо перед домом начиналась очень большая поляна, метров двести в диаметре, на этой поляне мы пасли коров, а сейчас, говорят, там главная площадь города, залитая асфальтом. Наверное. Точно я не скажу, потому что никогда не бывал в местах моего детства – меня туда не тянет. Зачем мне там бывать? Чтобы разрушить память сердца? Меня это не привлекает, я за то, чтобы в моей душе и памяти картинки былого остались в полной неприкосновенности, в их первозданном виде, без напластования каких бы то ни было новых впечатлений. Я знаю, что уже писал об этом выше, но просто захотелось написать еще раз, и я написал.

Тем знаменательным для меня летом с четвертого на пятый класс ни я, ни другие ребята с нашей улицы уже не пасли коров на большой поляне. Дело в том, что за зиму и начало весны на середине пути к поляне построили несколько высоких и прочных бараков, обнесли забором из штакетника и откуда-то перевели туда детский дом для глухонемых. А те глухонемые мальчики дрались так молча и яростно, что скоро все убедились – мимо них не пройдешь. На этом примере я, кажется, первый раз в жизни понял, и не просто понял, а испытал на собственной шкуре, что бывают обстоятельства непреодолимой силы, то, что в юридических договорах называется «форс-мажор». Делать было нечего, и мы стали пасти наших коров подальше от детдома глухонемых. К чести последних будь сказано: они никогда не били лежачего и не преследовали убегающих.

Каждое утро я просыпался от возгласа тети Нюси:

– Ногу, Красуля, ногу!

Это за турлучной стеной нашей мазанки, в сарае тетя Нюся начинала доить нашу знаменитую корову Красулю. А знаменита она была тем, что Красуля позволяла мне ездить на ней верхом.

Красуля происходила из породистых коров, считалось, что ее привезли из Германии после войны, хотя достоверных свидетельств по этому поводу не имелось. Но так говорил мой дед Адам, он всегда любил козырнуть хоть чем-то. Красуля была большая, шелковисто-красная с плоским белым лбом, с большим выменем, с красивыми, словно отполированными, рогами, с огромными печальными глазами и таким длинным хвостом с белой кисточкой, что она очень ловко отгоняла им от себя мух и оводов. Говорили, что Красуля «цементальской» породы. Сейчас я знаю, что эта порода правильно называется симментальской и происходит ее название от швейцарской местности Зимменталь. В России эта порода распространялась еще с середины XIX века. У одних только приволжских немцев было много крупного рогатого скота симментальской породы.

Все другие коровы с нашей улицы смотрелись перед Красулей, как угловатые подростки рядом с роскошной дамой нездешней красоты и поступи. Да, поступь у Красули была величавая! Когда по утрам мы шли на выгон, все хозяйки невольно любовались нашей коровой. Еще бы им не любоваться: большая, килограммов в пятьсот-шестьсот, всегда очень ухоженная стараниями тети Моти и тети Нюси, с гладкой блестящей шерстью красноватого оттенка, Красуля шагала так статно, так непринужденно, что у каждого, кто ее видел, становилось хоть чуточку, а легче на душе.

Я очень гордился нашей коровой, а она относилась ко мне снисходительно и даже позволяла ездить на ней верхом. В те времена я был очень худенький, но не щуплый, а жилистый, и весил, наверное, килограммов сорок. Та к что носить меня на себе Красуле было не в тяжесть. А ездить на ней я стал почти случайно. Однажды, вволю напасшись, она лежала в тенечке под акацией, пережидала полуденную жару, жевала жвачку и думала о чем-то своем коровьем, тут-то я оседлал ее потихоньку и стал чесать ей холку, те места, которые она не доставала своим языком. Видно, Красуле очень понравилось, как я чешу ей холку, она лежала смирно, а потом поднялась, и я поехал на ней верхом. Она подошла к хорошей траве и стала есть ее как ни в чем не бывало, как будто меня и не было вовсе. Когда ей надоело меня возить, она остановилась, подняла голову и стояла как вкопанная, пока я не спрыгнул на землю. С тех пор так было всегда. И никто из нас не нарушал заведенные правила.

В тот день, когда я первый раз прокатился на Красуле, меня подменила на пастбище тетя Мотя, и по ее совету я записался в библиотеку и взял там первые книги, а какие именно – не помню. Библиотека была в таком же большом и полуразрушенном доме, как «партактив», только на противоположном конце нашей улицы маленьких частных хибарок.

Прежде я не читал книг, а тут чтение пошло как-то само собой, без малейшей натуги, и с каждым днем эта страсть разгоралась во мне все сильней и сильней. Обычно я читал, лежа на животе, на травке, читал до ломоты в шее и за чтением забывал обо всем на свете, даже о Красуле, которая уходила от меня очень далеко.

Когда я начал ходить в библиотеку, там еще не было тех замечательных тетенек-библиотекарш, которые советовали мне, что читать. В то первое лето моего многочтения в библиотеке работала бабушка, которая плохо слышала и не говорила, а кричала мне громко-громко: