Том 10. Письма, Мой дневник

Помоги в одном скучном деле: не припомнишь ли, не записан ли где-нибудь у тебя адрес Горшкова (телефон у меня есть, но пользы пока мало — молчание). Колонка распаялась внезапно к чертовой матери. Я безутешен! Но, если сразу не вспомнишь, не ломай головы. Целую тебя! И еще раз целую!

Твой М.

9. 3-го июня, 38 г. Днем.

«Подсолнечник (Helianthus) хорошее медоносное растение»

Из Брокгауза.

Дорогая Люси!

Я очень рад, что ты заинтересовалась естественной историей. Посылаю тебе эту справку из словаря. Ты, ведь, всегда была любознательна!

__________

Да, роман... Руки у меня невыносимо чешутся описать атмосферу, в которой он переходит на машинные листы, но, к сожалению, приходится от этого отказаться! А то бы я тебя немного поразвлек!

Одно могу сказать, что, мною самим выдуманные лакированные ботфорты, кладовка с ветчиной и faux pas [867] в этой кладовке, теперь для меня утвердившаяся реальность. Иначе просто грустно было бы!

Ты спрашиваешь печально: «Неужели, действительно, за один день столько ненужных и отвлекающих звонков?» Как же, Дундик, недействительно? Раз я пишу, значит действительно. Могу к этому добавить в другой день еще Мокроусова (композитор? Ты не знаешь?) о каком-то либретто у Станиславского, и разное другое.

__________

Привык я делиться с тобою своим грузом, вот и пишу! А много накопилось, пишу, как подвернется, в разбивку. Но уж ты разберешься.

__________

Шикарная фраза: «Тебе бы следовало показать роман Владимиру Ивановичу». (Это в минуту особенно охватившей растерянности и задумчивости.)

Как же, как же! Я прямо горю нетерпением роман филистеру показывать.

__________

[...] [868] Одно место в твоем письме от 31-го потрясло меня. Об автографах. Перекрестись... Ты меня так смутила, что я, твердо зная, что у меня нет не то что строчки горьковской, а даже буквы, собирался производить бесполезную работу — рыться в замятинских и вересаевских письмах, ища среди них Горького, которого в помине не было!

У меня нет автографов Горького, повторяю! А если бы они были, зачем бы я стал отвечать, что их нет? Я бы охотно сдал их в музей! Я же не коллекционер автографов. Тебе ... изменила память, а выходит неудобно: я тебе пишу, что их нет, а ты мне, что они есть!

Это Коровьев или кот подшутили над тобой. Это регентовская работа!

Не будем к этой теме возвращаться. И так много о чем писать!

Прости! Вот она — Ольга, из Барвихи. Целую руки!

Твой М.

10. В ночь на 4.VI.(1938)

Дорогая Люси!

Перепечатано 11 глав. Я надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо? Целую крепко.

Твой М.

11. Телеграмма. 8.VI.1938

Телеграмму, две открытки получил. Целую крепко. Переписано четырнадцать глав.

Михаил.

12. В ночь с 8-го на 9-е июня.

Дорогая Купа, в сегодняшней своей телеграмме писано пятнадцать глав, а сейчас уже 16. Пишу эту открытку, чтобы она скорее достигла Лебедяни, а подробнее все опишу в письме завтра.

Устал, нахожусь в апатии, отвращении ко всему, кроме [...] [869] Целую крепко.

Твой М.

Р.S. Сергей Петрович взял с меня честное слово, что в каждом письме я буду писать по крайней [мере] две строчки приветов от него.

13. 10.VI.38. Днем.

Дорогая Лю!

Все в полном порядке — перестань беспокоиться! Сейчас получил твое закрытое от 8-го. К сожалению, опять посылаю открытку, потому что сочинение большого письма тебе, это целое священнодействие. Со всех сторон наваливаются важные мысли, которые все нужно передать тебе, а для этого требуется несколько часов полного уединения. Вот сегодня я и намереваюсь составлять большое в надежде, что меня не будут отрывать. Обдумываю вопрос о нашем свидании. Что комнату ты наняла — это хорошо. Но вот куда ты думаешь пристроить Ник[олая] Роб[ертовича]? [870] Но, впрочем, все эти вопросы до большого письма.

Вот с романом — вопросов!! Как сложно всё! Но и это до большого. Диктую 18-ую главу. Жди известий.

Твой М.

Целую тебя крепко! Кланяйся Жемчужникову!

14. Телеграмма. 10.VI.1938

Целую крепко. Жди письма.

Любящий Михаил.

15. 11.VI.38 г.

Дорогая Лю!

Хорошо, что ты наняла комнату на всякий случай. Но удастся ли мне вырваться — вопрос!

В числе прочего есть одно! Это июльский приезд sister-in-law [871]. То есть не то что на 40 шагов, я не согласен приблизиться на пушечный выстрел! И вообще помню, что в начале июля половина Лебедяни покинет город и кинется бежать, куда попало. Тебя считаю мученицей, или вернее самоистязательницей. Я уже насмотрелся!

По окончании переписки романа я буду способен только на одно: сидеть в полутемной комнате и видеть и читать только двух людей. Тебя! И Жемчужникова. И больше никого. И не могу ни обедать в компании, ни гулять.

Но это не все вопросы этого потрясающего лета.

__________