Том 10: Стихотворения; Исторические миниатюры; Публицистика; Кристина Хофленер: Роман из литературного наследия

За вагоном должно быть признано право экстерриториальности. Проверку паспортов и установление личности не проводить ни при входе, ни при выходе из вагона. Проезд эмигранты оплачивают по действующему тарифу. Пассажиры не покидают вагон ни в административном порядке, ни по собственной инициативе.

Министр Ромберг передает эти условия далее. Они попадают в руки Людендорфа, который их несомненно поддерживает, хотя в своих мемуарах об этом всемирно-историческом, возможно, самом значительном из принятых им в жизни решений, не говорит ни слова. Посол пытается внести некоторые изменения в протокол, намеренно составленный так неопределенно, что допускает проезд без проверок не только русских, но и австрийских подданных, например Радека. Но спешит не только Ленин, германское правительство спешит тоже. Ибо в этот день, 5 апреля, Соединенные Штаты Америки объявляют Германии войну.

И вот, 6 апреля в полдень Фритц Платтен получает знаменательный ответ: «Вопрос решен в положительном смысле». Девятого апреля 1917 года в половине третьего пополудни из ресторана Церингергоф к цюрихскому вокзалу идет небольшая группа плохо одетых людей с чемоданами.

Их тридцать два человека, в том числе женщины и дети. Из уезжающих мужчин сохранились лишь имена Ленина, Зиновьева и Радека. После скромного прощального обеда они подписывают документ, в котором подтверждается, что им известно сообщение «Petit Parisien», в котором русское временное правительство заявляет, что будет считать изменниками всех лиц, возвращающихся в Россию через Германию. Тяжелыми, неуклюжими буквами они подписываются, что всю ответственность за этот выбранный ими маршрут берут на себя и все условия принимают. Спокойно и решительно приготовились они к всемирно-исторической поездке.

Их появление на вокзале не привлекает ничьего внимания. Нет ни репортеров, ни фотографов. Кому известен в Швейцарии этот господин Ульянов, в мятой шляпе, поношенном костюме и до смешного тяжелых горных ботинках (он сменит их только в Швеции); с группой мужчин и женщин, нагруженных багажом; молчаливый и незаметный, ищет он место в поезде. Ничем не отличаются эти люди от бесчисленных переселенцев, югославов, русинов, румын, сидящих на своих фанерных чемоданах на платформе цюрихского вокзала и имеющих несколько часов передышки, прежде чем тронуться дальше — к морю, а оттуда — за океан.

Швейцарская рабочая партия, порицающая этот отъезд, не прислала своих представителей, пришло лишь несколько русских, чтобы передать с отъезжающими приветы и немного продуктов близким на родину, и еще несколько человек, чтобы в последнюю минуту отговорить Ленина от «безрассудной, от преступной поездки». Но решение принято. В три часа десять минут кондуктор дает сигнал. И поезд уходит к Готтмадингену, германской пограничной станции. Три часа десять минут — с этого момента у часов мира другой ход.

ПЛОМБИРОВАННЫЙ ВАГОН

Миллионы смертоносных пуль были выпущены в мировую войну, огромные, гигантской разрушительной силы снаряды дальнего действия были созданы инженерами для войны. Но ни один снаряд не был причиной столь серьезных последствий, не повлиял так на судьбы мира в новой истории, как этот поезд с самыми опасными революционерами столетия, людьми, преисполненными неистребимой решимости; вот несется он в этот час от швейцарской границы через всю Германию к месту назначения — Петербургу, чтобы взорвать там порядок нынешнего Времени.

На рельсах станции Готтмадинген стоит этот уникальный снаряд, вагон второго и третьего класса, в котором женщины и дети занимают места второго класса, мужчины — третьего. Меловая черта на полу коридора отделяет суверенную территорию русских от купе двух германских офицеров, сопровождающих этот транспорт живого тринитротолуола.

Поезд без происшествий несется сквозь ночь. Только во Франкфурте неожиданно осаждают вагон германские солдаты, узнавшие о проезде русских революционеров, и еще — однажды проезжающим приходится отклонить попытки немецких социал-демократов объясниться с ними. Ленин прекрасно знает, какое подозрение навлечет он на себя, если обменяется хотя бы одним словом с немцем на германской земле. В Швеции их встречают торжественно. Изголодавшиеся, спешат они к столу, сервированному для завтрака. Предложенные им бутерброды кажутся им чудом кулинарии. В Швеции Ленин покупает себе ботинки и кое-что из верхней одежды. Наконец, они добираются до русской границы.

СНАРЯД ВЗРЫВАЕТСЯ

Поведение Ленина в первые минуты по возвращении на родину весьма характерно. Он не видит своих соотечественников, он не смотрит на них, нет, прежде всего он бросается к газетам. Четырнадцать лет он не был в России, не видел ни русской земли, ни государственного флага, ни солдатской формы. Но этот железный идеолог не разражается слезами, как другие, не обнимает, как женщины, ничего не понимающих, обескураженных солдат.