Том 10 (XVI век, литература «государственного устроения»)

И после этого долго лежал. И подошел к нему отец его духовный Алексей-протопоп, собираясь дать ему уже святые дары, он же остановил его, и сказал: «Видишь сам, что хотя я лежу в немощи, но я еще в полном разуме. Когда станет душа с телом разлучаться, тогда мне и дары дай. Следи же за мной внимательно и стереги меня!»

И, немного подождав, подозвал к себе брата своего, князя Юрия Ивановича, и сказал ему: «Помнишь ли, брат, как отца нашего, великого князя Ивана, не стало на другой день после Дмитриева дня, в понедельник? А немощь его томила и день и ночь. Вот, брат, и мой смертный час настал, конец приближается».

И, подождав немного, позвал отца своего Даниила-митрополита, и владыку коломенского Вассиана, и братьев своих, и бояр всех и сказал митрополиту: «Видите сами, что силы уже оставляют меня и кончина моя близка; а давно было у меня желание постричься в иноки. Постригите меня!» Тогда отец его Даниил-митрополит и боярин его Михаил Юрьевич одобрили его желание, сказав, что хорошего он хочет. Но стали возражать ему брат его, князь Андрей Иванович, и Михаил Семенович Воронцов, и Шигона, и говорили они: «Князь великий Владимир Киевский умер, не будучи иноком, а разве он не сподобился праведного покоя? И другие великие князья не иноками преставились, а разве они не с праведными обрели покой?» И был между ними спор большой.

Князь же великий позвал к себе отца своего Даниила-митрополита и сказал ему: «Я открыл тебе, отче, сокровенное свое желание: хочу чернецом стать; зачем мне так — напрасно — лежать? Благослови меня облечься в монашеский сан, постриги меня!» И, немного подождав, сказал ему: «Неужели мне так, государь митрополит, лежать?» И стал креститься и говорить: «Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, Боже!» И стал молиться, выбирая слова из ́икосов, а иные слова тихо — про себя — говорил. И, крестясь, сказал: «Радуйся, Утроба Божественного Воплощения!» И потом стал говорить: «Хвалим тебя, преподобный отец Сергий, и чтим святую память твою, наставник инокам и собеседник ангелам!»

И потом — конец его приближался — перестал он языком владеть, но пострижения просил и, простыню захватывая, целовал ее. А затем рука его правая перестала подыматься, и подносил ее боярин его Михаил Юрьевич; он же непрестанно осенял лицо крестным знамением и смотрел вверх, направо, на образ Пречистой Богородицы, который перед ним на пристенке стоит.

Тогда Даниил-митрополит послал за старцем Мисаилом, велел принести платье монашеское в комнату, а патрахиль и все необходимое для пострижения у митрополита было с собой; отречение же князь великий еще тогда исповедал митрополиту, когда святые дары принимал, в воскресенье, перед Николиным днем; и приказал он митрополиту тогда: «Если не дадут тебе меня постричь, то хотя бы мертвого меня одень в платье монашеское, ведь это издавна было моим желанием».

И пришел старец Мисаил с платьем, а князь великий был уже при смерти. Митрополит взял патрахиль и подал — через постель великого князя — игумену троицкому Иоасафу. Князь же Андрей Иванович и боярин Михаил Сергеевич Воронцов не хотели дать постричь великого князя. И сказал Даниил-митрополит князю Андрею: «Я тебя не благословлю ни в этой жизни, ни в будущей, но князя великого тебе у меня не отнять: серебряный сосуд хорош, а позолоченный — и того лучше!»

Князь великий отходил, и спешили постричь его: Даниил-митрополит положил на троицкого игумена патрахиль, а сам постриг великого князя и возложил на него переманатку и ряску, а манатии не было: ее, в спешке неся, выронили; и снял с себя троицкий келарь Серапион Курцов манатию, и положили ее на великого князя, а также и схиму ангельского чина, и Евангелие на грудь возложили. И стоял около него Шигона. И как только положили Евангелие на грудь, увидел Шигона, что дух его отошел, как слабый дымок. Все люди тогда плакали и рыдали, горько плакали бояре, а простые люди еще больше, и вся земля.

И просветлело лицо великого князя и как будто озарилось светом, и стал он белым, как снег. После преставления его и от раны запаха не стало, и наполнилась горница благоухания.

Преставился князь великий Василий Иванович всея Руси, нареченный в монашестве Варлаамом, в год 7041 (1533), месяца декабря в третий день, со среды на четверг, в двенадцать часов ночи, накануне Варвариного дня.

И в эту же ночь одели на него всю чернеческую одежду; Даниил-митрополит сам взял бумагу хлопчатую и, немного смочив ее, обмыл его до пояса.

Все люди тогда плакали и рыдали неутешно. Даниил-митрополит и бояре унимали людей от плача, но в этом крике не слышно было, что друг другу говорили. Еще тогда великая княгиня не знала о преставлении великого князя, и бояре унимали людей от плача, чтобы не было слышно ни у великой княгини, ни в других покоях.