Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане: рассказы

— Вы что-либо еще выполняли для него?

— Нет.

Это «нет» было произнесено несколько странно, что дало мне основание для новых подозрений.

— Идемте в наборный цех!

Он стоял в замешательстве. Это укрепило мою уверенность в необходимости дальнейшего расследования.

Мы покинули цех и, пройдя котельную, оказались на лестнице, вступив на которую он принялся кашлять, причем столь громко и, я бы даже сказал, демонстративно, что мне стало ясно: скорее всего, наверху находился его сообщник, коего он вознамерился предостеречь.

— Если вы еще раз кашлянете… — угрожающе сказал я. Ведите себя абсолютно спокойно и так же абсолютно спокойно подымайтесь по лестнице!

Окнами наборный цех выходил в сад; находясь во дворе, я не мог видеть, освещены ли они; однако, уже будучи в коридоре, явственно различил шум, который был мне хорошо знаком. Он исходил от ручного пресса, когда им пользовались наборщики. Через замочную скважину пробивался тонкий луч света. Я попытался открыть дверь, но она была заперта изнутри.

— Здесь вы пользовались тем же ключом? — обратился я к ученику.

— Да, — выдохнул он, дрожа всем телом.

— У вас был оговорен с этим типом внутри какой-нибудь условный знак?

— Да.

— Какой?

— Стучать. Сначала один раз, затем два раза, а потом три.

— Вы с ним уже работали здесь до этого?

— Только вчера.

Я постучал условным стуком. Дверь открыли, и я вошел.

Послышалось какое-то восклицание, и человек, оказавшийся передо мною, отпрянул. Поначалу я полагал, что дверь мне откроет кто-то из моих наборщиков, но присмотревшись, убедился, к немалому своему удивлению, что напротив меня стоял не кто иной, как мой давешний знакомый — именно он, асессор Макс Ланнерзельд.

— Ах, добрый вечер, господин асессор! Вы явились, чтобы напомнить мне о моей ставке? — спросил я.

Он не ответил, но неожиданно схватил молоток и бросился на меня. Я попытался удержать его, но ящик, оказавшийся под ногами, помешал. Воспользовавшись этим, он нанес мне удар в голову. Но до двери ему добраться не удалось; я обхватил его и повалил. Я был ненамного сильнее его, но он обладал такой вызывающей удивление изворотливостью, что мне удалось одолеть его не иначе, как сдавив ему горло. По полу были раскиданы шнуры и бечевки; связав «асессора», я поставил его, подобно статуе, возле пресса.

Потом позвал наборщика, который, как я наивно полагал, ожидал исхода нашего поединка; однако же не получил никакого ответа. Бросился на лестницу, затем в вестибюль — никого. Внезапно я обнаружил, что мой ключ пропал. Что делать? Единственный выход из создавшегося положения — шум. Я кричал и кричал до тех пор, пока в пристройке не открылась дверь и работник не вышел во двор.

— Кто там кричит?

Я назвался и спросил его, не видел ли он своего племянника.

— Этот бездельник опять куда-то запропастился и до сих пор не являлся домой.

— Прошу вас, взгляните на входные ворота, а после откройте дверь здесь!

Некоторое время спустя он вернулся.

— Что за оказия? Ворота открыты, а в замке торчит ваш основной ключ.

Он поднялся ко мне и был немало удивлен, обнаружив пленника. Выслушав мой рассказ, он, не заботясь далее о моем попечении, выскочил вон. Я последовал за ним, заперев предварительно псевдоасессора. Ученик был застигнут дома, откуда он пытался скрыться, захватив платье, бритвенные принадлежности и наличные деньги своего дядюшки.

Работник был настолько разъярен, что сам позвонил в полицию.

Явившись, полиция забрала моего ночного противника и исчезла. Расследование показало, что господин «асессор» был польским типографским наборщиком, долгое время работавшим в Берлине. Позже он предпринял ряд поездок, назначение коих весьма туманно и не представляет для моих любезных читателей никакого интереса. Единственный важный пункт, связанный с этими поездками: в поездках его сопровождала приятельница, уроженка Польши.

Об «актрисе» более ничего не известно. В любом случае не вызывает никакого сомнения, что она, будучи предупреждена учеником наборщика, скрылась из города.

А господин «асессор» был на долгое время водворен в тюрьму…

Глава вторая В СИБИРЬ

Путь мой лежал в Москву, и тройка, в коей я теперь располагался с достаточными удобствами, уже оставила позади приветливый и милый волжский городок, название которого звучит весьма забавно: Зубцов. Ямщик, пребывая в настроении, располагающем к приветливой беседе либо к мечтаниям возвышенным и приятным, затянул песню, что так близка сердцу каждого русского: