Том 11. Монти Бодкин и другие

— А как правильно: «бандоль-еро» или «бандо-лэро»?

— Попробуйте и так, и так.

Альберт Пизмарч опять горестно вздохнул:

— Интересно, мисс, вы когда-нибудь задумывались о неисповедимых путях Судьбы? Об этом, право, стоит подумать. Отчего я сейчас в такой ситуации — должен петь со сцены не то «бандольеро», не то «бандолэро»? А оттого, что некоему джентльмену по фамилии Дж. Г. Гарджес стукнуло в голову купить билет на наш корабль.

— Честно говоря, не очень понимаю.

— И неудивительно, — сказал Альберт Пизмарч мрачно, но не без удовлетворения. — Однако если вы будете слушать внимательно, то сами убедитесь: в этом нет ничего сложного, все проще простого. Не будь мистера Дж. Г. Гарджеса на судне, я бы не оказался в таком положении. Если вы подробно проанализируете сопутствующие события — назовите это, если угодно, стечением обстоятельств, — приведшие к тому, что он отправился в плавание именно в этот конкретный момент… это поможет вам осознать, что мы лишь беззащитные мальки в когтях беспощадного…

— Кто такой мистер Гарджес?

— Пассажир второго класса, мисс. Больше ничего не знаю, он для меня всего лишь имя. При этом он бродит где-то рядом, во втором классе, и заметьте, мисс, всему виной злой рок. Возьмем простейший аспект. Представьте, что Дж. Г. Гарджес в младенчестве заболел крупом или корью или чем-нибудь в этом духе… Допускаете такую возможность, мисс?

— Вполне.

— Хорошо. Пойдем дальше. Представьте, что болезнь оказалась смертельной. Плыл бы он сейчас на корабле? Как вы считаете, мисс?

— Навряд ли.

— Совершенно верно. Теперь упростим задачу. Представьте, а это с каждым может случиться, он нажил себе астму, или бронхит, или еще какую-нибудь болезнь, дающую осложнения на горло. И что тогда? Смог бы он исполнять «Свадебную песню пахаря» на концерте для пассажиров второго класса? Нет. У вас есть возражения, мисс?

— Что вы, что вы!

— Естественно, не смог бы. А почему? А потому, что он и не мечтал бы подступиться к строчке, когда нужно сначала набрать полные легкие воздуха, а потом долго-долго тянуть. Слышали «Свадебную песню пахаря», мисс? Она звучит вот так.

Устремив на Гертруду взор, напомнивший ей крупную рыбину, которую она видела в зоопарке, Альберт Пизмарч втянул в себя побольше воздуха, сделал грудь колесом и запел странным рокочущим голосом, звучащим как дальние раскаты грома над холмами:

Дин-дон, дин-дон,
Я спешу, заслышав звон,
В утро свадьбы мне не спится,
И красавица девица
В белом платье под венец
Стре-е-е-мииииится!

Он умолк, будто вынырнул со дна на поверхность, задыхаясь, как пловец в конце дистанции.

— Теперь вам ясно, мисс?

Гертруде было ясно. Астматик Гарджес никогда бы не одолел последней ноты. Ей показалось, что она тянулась минут десять.

— И все-таки не пойму, — произнесла она, — почему вы против того, чтобы мистер Гарджес пел эту песню?

Чело Альберта Пизмарча омрачилось. Было видно, что он страдает от вопиющей несправедливости,

— Это моя песня, мисс. Мой коронный номер, с которым я выступал на большинстве концертов с тех самых пор, как поступил на этот корабль. В программке регулярно значилось: «Свадебная песня пахаря. Исполнитель: Альберт Пиз-марч». В конце каждого плавания, по настоянию матери, я отдавал ей программку, и она вклеивала ее в альбом. Сам старший стюард однажды обронил — в шутку, естественно, без задней мысли: «Если бы ты почаще спешил, Пизмарч, и поменьше об этом пел, цены бы тебе не было». Так что сами видите, мы с моей «.Свадебной песней пахаря» превратились, можно сказать, в живую легенду.

— Вижу.

— Утром, когда Джимми Первый вызвал меня и попросил выступить на концерте для второго класса — опять не хватило талантливых любителей, — я ответил, как всегда: «Да, сэр, хорошо, сэр. Как всегда, "Свадебная песня", сэр?». А он мне в ответ: «Да, к сожалению». И все было ясно и определенно. А потом, часа в четыре, он опять посылает за мной и говорит, что «Свадебная песня пахаря» в моем исполнении отменяется, поскольку некий пассажир по имени Дж. Г. Гарджес изъявил желание ее спеть. Протянул мне это чертово бандольеро и говорит: «Поднатужься и спой вот это». А когда я запротестовал, объяснив, что нельзя освоить новую роль за одиннадцать часов, он пригрозил вычесть у меня дневное жалованье. И вот теперь надо мной висит бандольеро, а до концерта всего час. Понимаете, мисс, отчего меня трясет?

Нежное сердце сжалось. Оно обливалось кровью. Гертруда вела беззаботную жизнь обычной английской девушки и видела мало жизненных драм.

— Ужас!

— Спасибо, мисс. Очень мило с вашей стороны. Теперь мне полегче, и я вам еще кое-что скажу. Когда я пожаловался в кубрике, они принялись швырять в меня разными предметами.

— Не расстраивайтесь, — попыталась утешить его Гертруда. — Вас ждет грандиозный успех, помяните мое слово. «Бандольеро» — прекрасная песня. Я всегда с огромным удовольствием слушаю, как ее поет мистер Бодкин. Такой зажигательный ритм.

— Да, ритм там есть, — допустил Альберт Пизмарч.