Том 12. Лорд Дройтвич и другие

— Дорогой мой, что вы делаете? Так нельзя.

— Не понял?

— Вы еле выползли из кресла. Да, мы не молодеем, но надо владеть собой. Вот, скажем, вы легко кладете ногу на ногу? Рукой не помогаете? Ни в коем случае нельзя. Я вам дам целый список — нельзя пыхтеть, нельзя шаркать ногами, нельзя покашливать, нельзя с шумом всасывать суп, нельзя храпеть. Если вы храпите, положите под голову две или три подушки. А главное, — сказал маркиз, сурово помахивая пальцем, — помните: чем ты седее, тем важнее парикмахер; чем ты грузнее, тем…

Видимо, палец был последней соломинкой. Директор говорил пылко и долго, а когда решил набрать воздуха, понял, что усилия его не пропали даром.

— Поправьте меня, если я ошибся, — сказал маркиз, — но вы меня, кажется, увольняете.

— Вот именно, — подтвердил де ла Урмери. — Обычно мы просим подать прошение об отставке, но есть случаи…

— Подумайте!

— Я подумал.

— Подумайте еще. Вы совершаете серьезную ошибку. Конечно, не хотелось бы затрагивать эту тему, но когда в министерстве служит настоящий маркиз, это, знаете ли, придает какой-то блеск. Или, если хотите, светский лоск.

— Служит? Что-то не заметил.

Старый Хрыч обдумал эти слова и признал:

— Неплохо сказано.

— Спасибо, — отвечал директор, вполне с ним согласный. — Ну, вот, любезный маркиз. Всего вам хорошего.

Маркиз встал, уже ничуть не огорчаясь.

— Что ж, — заметил он, — сейчас лучшее время для отдыха. Иначе, знаете, машина износится. Это вам всякий врач скажет. Поеду-ка я в Биарриц.

— Да хоть к черту!

— Нет, лучше в Сэн-Рок, там ведь праздник. Будут буквально все. До свидания, мой дорогой. Нет, не «прощайте», я вам еще понадоблюсь. Адрес оставляю, будем держать друг друга в курсе. А, кстати! Что-то я на мели. Не могли бы вы?.. Нет? Ничего, ничего, справлюсь. Вас и так много дергают. Пойду, посмотрю, как там Жефферсонг.

Попрощавшись с месье Супэ, который был по-старчески любезен, и с месье Легондю, который его не заметил, маркиз поэлегантней надел шляпу и вышел, вертя тростью. Дождь миновал, сияло солнце. Придя домой, Хрыч ощутил, что у него что-то есть в кармане; то было злосчастное досье. Весело насвистывая, он швырнул его на полку, к носовым платкам, снова надел шляпу и направился на Рю Жакоб, где в скромной однокомнатной квартире жил граф Д'Эскриньон.

Глава III

Своего сына и наследника маркиз видел часто лишь года два-три. Когда отец женился во второй раз, мачеха так не понравилась пасынку, что он уехал в Америку. Теперь он снова жил в Париже и, как резонно заметил маркиз, что-то писал, но не издавался, и отец с полным правом мог считать его блудным сыном. Да, конечно, красив, учтив, и шарм Мофриньезов при нем, но что толку? Хрыч был недоволен. Молодой граф еще не свел его в могилу, но в то же время как бы и свел.

Добравшись до места, маркиз увидел, что сын его, без пиджака, тарахтит на машинке, древней, как их род.

— Привет, пап, — сказал он. — Садись, только пыль смахни. И молчи минут десять. Я работаю.

Джефферсон д'Эскриньон происходил от брака с Лореттой Энн, единственной дочерью мистера Поттера и его жены Эмилии (Коннектикут). В 20-х годах прелестная американка упорхнула в Париж, поскольку тогда происходило Великое Переселение Народов, и все молодые создания, у которых была хоть какая-то душа, хватали перо или кисть, чтобы отправиться на rive gauche.[96]

Родители разрешили Лоретте Энн присоединиться к этим толпам, и как-то поутру она сидела перед мольбертом в Люксембургском парке, когда туда явился совсем молодой маркиз. По строгим правилам богемы, они тут же познакомились, а через три недели — поженились. В должное время союз их был благословлен потомством. Но не успел юный муж привыкнуть к тому, что лицо может быть так похоже на яйцо всмятку, как ему пришлось узнать, что сына назовут Джефферсоном.

Однако время, великий целитель, сделало свое дело. Дитя обрело человеческий вид, а к имени отец приспособился. Когда сын отвалился от машинки, он сказал почти без отвращения:

— А ты, Жефф, все работаешь.

— Завтра надо сдать.

— Ну, мешать не буду…

— Ничего, я успеваю.

— Как ты вообще?

— Да так. Что-то ем, а главное — жду рассвета.

— Рассвета?

— В прозе это значит: «Надеюсь продать роман».

— Ты его и пишешь?

— Что ты! Это статейка. Роман — там, в Америке. Послал такому Клаттербаку.

— Клаттербак? — прикинул маркиз. — Что ж, можно и Клаттербаку! Я вот знал одного Квокенбуша. Кстати, твой отчим, один из мужей твоей любезной мачехи. Ты что, видел этого Клаттербака?

— Нет, мы не знакомы. У нас есть общий приятель. Месяца два назад он передал роман — и ни ответа, ни привета. Видимо, Клаттербак учится читать. А почему ты здесь в это время дня? Ты же на службе.

— Нет, я не служу. Не надо было туда идти. Это большая ошибка.

— Тебя что, выгнали?

— Ну, что ты! Директор чуть не плакал. Но я был тверд.

— Что же ты будешь делать?

— Думал отдохнуть в Сэн-Роке. Там князь Бламон-Шеври. Кстати, Жефф…

— Сколько? — быстро спросил Джефферсон.

— Тысяч десять.

— А пять нельзя?

— Десять как-то лучше.

— Ладно. Бери.

— Спасибо. А ты не знаешь, часом, кого-нибудь богатого?