Том 12. Стихотворения

1

В долине, где брожу я каждый божий день,
Царят безмолвие, спокойствие и лень.
В ней словно светится улыбка примиренья.
Я забываю там тревоги и волненья,
И, если б звон серпов не оглашал поля,
Мне показалось бы, что вымерла земля.
Создать идиллию природа тут стремится:
На ветке ссорится со снегирем синица;
Мелькает зяблика задорный хохолок;
Цветет боярышник, цветет лиловый дрок;
Здесь — мхи веселые, там — черные граниты.
В поэме у творца противоречья слиты.
Порою, как Гомер, он повторять не прочь,
Но только лес, цветы, моря, зарю и ночь!
Вот лужа морщится, букашек устрашая,
Стараясь сделать вид, что и она большая.
О, суета! Увы, не ведает она,
Что океана ширь с любой скалы видна.
Порой встречаюсь я с пастушкой у дороги:
Лазурные глаза, в росе босые ноги,
На вид совсем дитя. Она пасет овец.
В убогой хижине живет ее отец,
А сестры целый день прядут неутомимо.
Уже смеркается. Когда иду я мимо,
Пугает девочку мой скорбно сжатый рот,
Но все-таки она улыбку робко шлет,
А я приветствую невинность молчаливо.
Благоухает луг. Барашки шаловливо
Резвятся у кустов, цепляясь за сучки,
И белого руна пушистые клочки,
Как пена легкая, над головой взлетают.
Я дальше прохожу. Барашки в дымке тают.
Над серою землей вечерняя заря
Бесшумно стелется крылом нетопыря.

2

Там, позади меня, где тьма долину скрыла,
Звенит в тиши полей напев пастушки милой;
А пред моим лицом, как сторож вековой
Подводных рифов, скал, медуз, травы морской,
Неугомонных волн и пены их летучей,
Стоит пастух-утес, на лоб надвинув тучи,
И, гулу вечности внимая, смотрит он,
Как в нимбе призрачном на темный небосклон
Луна торжественно и важно выплывает;
А ветер между тем сердито завывает
И гонит грозную, высокую волну,
Барашков белых шерсть вздымая в вышину.

Джерси, Грувиль, апрель 1855

«Я для тебя цветок сорвал на дикой круче…»