Том 13. Приключения Найджела

Когда подошло время возвращения Гериота домой, тетушка Джудит и все домочадцы были как на иголках от нетерпения. Мейстер Джордж вернулся, как и следовало из его письма, в сопровождении дамы такой замечательной красоты, что если бы не поразительная бледность ее лица, она могла бы считаться одной из прекраснейших женщин на земле. С ней прибыла служанка (или смиренная компаньонка), неотлучно при ней находившаяся. Эту особу, женщину лет пятидесяти, очень замкнутую и, судя по выговору, иностранку, госпожа называла монна Паула, а мейстер Гериот и его домашние — мадемуазель Полина. Она спала в комнате своей госпожи, ела тут же, в занимаемых ими покоях, и, можно сказать, весь день не разлучалась с ней.

Эти две женщины поселились в обители благочестивой настоятельницы и, хотя не столь строго соблюдали затворничество, все же почти полностью вернули апартаментам их первоначальное назначение. Новоприбывшие проводили там все время и трапезничали отдельно от семьи. Леди Гермиона, ибо таково было ее имя, не поддерживала никаких отношений с прислугой, а мадемуазель Полина — лишь самые необходимые, да и то спешила покончить с любым делом как можно скорее. Частые и щедрые подачки примирили слуг с таким поведением, и они говаривали, что оказать услугу мадемуазель Полине — все равно, что найти клад. С тетушкой Джудит леди Гермиона была любезна и ласкова, но встречались они редко, что причиняло старшей из женщин муки любопытства и оскорбленного самолюбия. Но она так хорошо знала брата и так нежно его любила, что стоило ему выразить свое желание, как оно становилось и ее желанием. Достойному горожанину была свойственна некоторая доля деспотизма, который развивается у самых лучших людей, когда их слово — закон для окружающих. Мейстер Джордж не выносил расспросов; не вдаваясь в объяснения, он пожелал, чтобы леди Гермиона жила так, как ей нравится, и чтоб никто не пытался выяснять, кто она и что побуждает ее к такому строгому затворничеству, и сестре; мейстера Джорджа прекрасно сознавала, что он был бы крайне недоволен, если бы кто-нибудь попытался проникнуть в тайну.

Хотя слуги Гериота молчали, задобренные деньгами, а его сестра тоже молча повиновалась, боясь навлечь на себя гнев, однако такого рода события не могли ускользнуть от бдительного ока соседей. Одни высказывали мнение, что богатый мейстер решил сделаться папистом и снова восстанавливает кельи леди Фолджамб, другие — что он сошел с ума, третьи — что он собирается жениться или сотворить что-нибудь и того хуже. Однако регулярное посещение мейстером Джорджем церкви и то обстоятельство, что предполагаемая папистка присутствует на всех семейных молитвах, совершаемых по обряду англиканской церкви, сняли с Гериота первое из подозрений. Те, с кем он вел дела на бирже, не сомневались в здравости его ума. А в опровержение прочих слухов лица, питавшие особый интерес к этому предмету, сообщили со всей достоверностью, что мейстер Джордж Гериот видится со своей гостьей не иначе, как в присутствии мадемуазель Полины, которая во время их бесед сидит с рукоделием в дальнем углу той же комнаты. Было установлено также, что свидания их никогда не продолжались более часа и происходили не чаще одного раза в неделю, то есть были слишком коротки и разделялись слишком долгими перерывами, чтобы можно было заподозрить тут любовную связь.

Итак, любопытные остались ни с чем, и им пришлось отказаться от попыток проникнуть в тайну мейстера Гериота. Но зато среди невежд и суеверных ходили тысячи невероятных басен, и одним из образчиков их может служить та, которой угостил нашего знакомца Ричи Мониплайза коварный ученик почтенного Дэвида Рэмзи. Одна только особа, как полагали, могла (если б захотела) рассказать о леди Гермионе больше, чем кто-либо в Лондоне, за исключением самого Джорджа Гериота, и особой этой была единственная дочь упомянутого Дэвида Рэмзи — Маргарет.