Том 13. Приключения Найджела

— Что такое, что такое, любезный? — вскричал король, краснея и заикаясь, но на сей раз обуреваемый чувствами более благородными, нежели те, какие он частенько проявлял. — Что ты осмелился предложить нам? Чтобы мы продали наше правосудие? Нашу милость? И это ты предлагаешь нам, венценосному королю, который присягал открыто вершить правосудие над нашими подданными, который держит ответ в своем правлении перед тем, кто превыше всех царей? — Тут он благоговейно поднял глаза вверх, притронулся к своей шапочке и продолжал суровым тоном: — Мы таким товаром не торгуем, сэр, и не будь ты темный невежда, который еще сегодня оказал нам немаловажную услугу, тебе прижгли бы язык каленым железом in terrorem [161] других. Убери его с наших глаз, Джорди, заплати ему все до последнего медяка из наших денег, что хранятся у тебя, и пусть пеняет на себя тот, кто последует его примеру.

Ричи, доселе твердо уверенный в успехе своего ловкого хода, очутился в положении зодчего, на глазах у которого рушится возведенное им здание. Однако ему показалось, что не все еще потеряно.

— Не только сумма, за которую были заложены драгоценности, — сказал он, — но если нужно, то вдвое больше будет предоставлено вашему величеству, и даже без отдачи, если…

Но король не дал ему договорить и закричал с еще большей горячностью, словно опасаясь за стойкость своих добрых намерений:

— Уведи его отсюда, уведи скорей! Самое время ему убираться, раз он начал удваивать цену! Заклинаю тебя жизнью, Джорди, постарайся, чтоб ни Стини, ни кто другой не услышали от него ни слова, ибо кто знает, какие неприятности для меня могут из этого выйти. Ne inducas in tentationem. Vade retro, Sathanas! Amen. [162]

Повинуясь королевскому приказанию, Джордж Гериот поторопился вывести незадачливого просителя вон из кабинета и из дворца. Когда они вышли во двор, горожанин, припомнив с некоторым злорадством попытку Ричи в начале этой сцены быть с ним запанибрата, не мог превозмочь желания отомстить и насмешливо поздравил Ричи с королевской милостью и наконец-то приобретенным умением вручать челобитные.

— Пусть вас это не беспокоит, мейстер Джордж Гериот, — огрызнулся нисколько не обескураженный Ричи. — Скажите лучше, когда и где я могу получить от вас восемьсот фунтов стерлингов, за которые было заложено ожерелье?

— Как только ты приведешь настоящего владельца этих денег, — ответил Гериот, — которого я должен повидать по самым разным причинам.

— Тогда я вернусь к его величеству, — решительно заявил Ричи Мониплайз, — и не уйду, пока не получу назад заклада или денег. Я уполномочен действовать по своему усмотрению.

— Может, это и так, Ричи, а может быть, и нет, ибо твоими устами не всегда глаголет истина. Будь уверен, что я не заплачу тебе столь значительной суммы, пока не узнаю, правду ли ты говоришь. Тогда я дам тебе расписку и вручу деньги по первому требованию. А теперь, любезный Ричард Мониплайз из Касл Коллопа, близ Западных ворот в Эдинбурге, важные дела вынуждают меня вернуться к его величеству.

С этими словами он начал подниматься по лестнице обратно во дворец, добавив, как бы подводя итог всему сказанному:

— Джордж Гериот — старый воробей, его на мякине не проведешь.

Ричи окаменел на месте, когда увидел, как золотых дел мастер вошел во дворец, оставив его, Ричи, на бобах.

— Черт тебя побери, — пробормотал он, — хитрый старый сквалыга. Если ты честный человек, то это не значит, что кругом все жулики. Провалиться мне на этом месте, если я признаю себя побежденным. Помилуй нас бог, вон идет Лори Линклейтер, сейчас он пристанет ко мне с расспросами насчет ходатайства. Нет, клянусь святым Андреем, этого я не вынесу.

И сменив свою гордую поступь, какой он вошел утром во дворец, на неуклюжую рысцу, он с такой прытью пустился к ожидавшей его лодке, что отступление его, как говорится, было очень похоже на бегство.

Глава XXXII

Б е н е д и к т

Здесь свадьбою не пахнет!

«Много шуму из ничего»

Как только мейстер Джордж Гериот вернулся в покои короля, Иаков осведомился у Максуэла, пришел ли граф Хантинглен, и, получив утвердительный ответ, приказал ввести его. Старый шотландский лорд склонился в поклоне, как то было положено, а король дал поцеловать ему свою руку и заговорил участливым голосом: