Том 13. Салли и другие

— Это просто безумие! Что ты собираешься делать? А нам что прикажешь делать? Что теперь, всю жизнь подыскивать тебе места, на которых ты не можешь удержаться? Уж поверь мне, мы… Это чудовищно! Невыносимо! Боже мой!

Тут брюнет, осознав, по-видимому, всю тщетность обычных слов (что не раз случалось с Салли в обществе ее брата Филлмора), резко повернулся и зашагал по пляжу прочь. Его эффектный уход был несколько испорчен, когда ветер сорвал у него с головы соломенную шляпу и бросил ее прямо под ноги проходящему малышу.

Он оставил после себя напоенную электричеством тишину, какая бывает вслед за громовым раскатом; оглушающую тишину, когда сам воздух протестующе трепещет. Сколько она могла продолжаться, не скажет никто, поскольку через минуту ее нарушил вполне земной звук. Низкий булькающий рык возвестил Ровилю о начале самой грандиозной в сезоне собачьей драки.

Все начал терьер с пятном на глазу. Так посчитала Салли. Таким, вероятно, будет и приговор истории. Даже лучший друг терьера, стремясь оправдать его, не смог бы отрицать, что именно он первым схватился за оружие. Однако будем справедливы: на самом деле, виновата была Салли. Сгорая от любопытства, почему мифический Скримджор предпочел обойтись без рыжего, она выдала пуделю три конфеты подряд. На третий раз терьер не выдержал.

Есть в собачьей драке какая-то дикая, неистовая ярость, перед которой простой смертный испытывает бессилие, как перед разбушевавшейся стихией. Она кажется никому неподвластной. Зритель сознает тщетность вмешательства и совершенно подавлен. К тому же, на этот раз речь шла о необычной драке, великолепной схватке, которую по достоинству оценил бы даже пресыщенный обитатель черных кварталов или разборчивый критик из шахтерского поселка в Ланкашире. Отовсюду спешили псы всех размеров, пород и мастей. Некоторые с лаем занимали места в зрительном зале, однако подавляющее большинство тут же бросалось в бой ради принципа. Нимало не заботясь о первопричинах, они были вполне довольны тем, что удалось поучаствовать. Терьер, ухватив пуделя за левую заднюю ногу, вновь формулировал свои цели. Беспутная дворняга, судя по всему, пыталась обратить в свою веру совершенно незнакомого селихемского терьера.

Салли, откровенно говоря, оказалась не на высоте, впрочем, как и целое сонмище набежавших зрителей. С самого начала ее словно парализовало. Рычащие комья то и дело бились о ее ноги и, огрызнувшись, отскакивали, а она не двигалась. Отовсюду неслись советы по-французски. Туго набитые купальные костюмы подпрыгивали и размахивали руками. Однако никто не сделал ничего толкового, пока на театр военных действий не прибыл рыжеволосый молодой человек.

Собачьи драки не могут длиться вечно по одной причине — рядом по воле Провидения неизменно оказывается Мастер, чародей, который, возможно, и не преуспел в других жизненных баталиях, но в этой области сведущ и влиятелен. В Ровиле таким оказался рыжий молодой человек. Да, его темноволосый спутник с презрением отвернулся от него; надменный Скримджор пренебрег им. Семья считала его ярмом на шее, но собак разнимать он умел. Его появление принесло с собой мир. Он подействовал на сплетенных в единый ком бойцов так же, как Священный Грааль, скользящий по солнечному лучу, действовал на сражавшихся рыцарей. Он не походил на голубя мира, однако даже самый придирчивый зритель не смог бы отрицать, что он именно тот, кто нужен. Руки его несли покой, голос зачаровывал; и быстрее, чем можно подумать, он по одной извлек всех собак из обшей кучи. В конце концов на месте Армагеддона остался лишь маленький шотландский терьер, задумчиво вылизывающий покусанную лапу. Остальных участников баталии, которые, придя в себя, недоумевали, из-за чего весь сыр-бор, хозяева тащили в разные стороны под градом взаимных обвинений.

Совершив это чудо, молодой человек повернулся к Салли. Храбрый (а кто-то, возможно, скажет, безрассудный) минуту назад, теперь он являл все признаки робости, что располагало. Затем он, очевидно, набрался смелости, и на лице его появилась болезненная гримаса, которая обычно возвещает миру о том, что англичанин собирается говорить на чужом ему языке.

— J'espere, — сказал он, сглотнув два раза перед путешествием сквозь дебри иностранного языка. — J'espere que vous n'etes pas… черт, как же это будет… J'espere que vous n'etes pas blessd?

— Blessd?

— Ну да, blessd. Ранены, ну, в смысле пострадали. Укусили вас? Тьфу! J'espere…[66]

— Ах, укусили! — просияла Салли. — Нет, что вы! Меня не укусили. Знаете, я думаю, ужасно смело спасти нам всем жизнь.

Молодой человек, кажется, пропустил комплимент мимо ушей. Он в ужасе уставился на Салли. Добродушное лицо залила краска стыда, подбородок дрожат.

— Ох ты, Боже мой! — выдохнул он.

Потом, очевидно, решив, что единственным выходом из такой ситуации будет отступление, он развернулся и пошел так быстро, что это скорее напоминало бегство. Салли смотрела вслед с сожалением. Ей по-прежнему было интересно, почему Скримджор уволил его.

4