Том 14 (Конец XVI - начало XVII века, подступы к решительным переменам)

Не подобает же сего молчанием покрыти, по реченному ангеломъ к Товиту, «еже дела Божия проповедати, таити же царевы тайны».[244] Сице же зде случися. Некто житель града, быв прежде въ службе царской въ писателех Дворцова приказу,[245] сказа нам, по тонку глаголя: «Прежде, — рече, — преставления его, княжа», — о немъ же ныне повесть глаголем, — «за 15 день, съ праздника Воскресения Христова къ понедельнику въ ночь,[246] видехъ видение. Мняхся, стою на площаде государеве межъ Пречистою соборною и Архангелом.[247] И позрех на царские полаты. И се видит ми ся, яко един столпъ розвалися и потече из нево вода, но велми черна, что смола, или декоть. Таже полстолпа отломився, паде, и по семъ не вдолзе и другая полъстолпа сокрушися, и обое ни во что бысть. И падение оно помнихом ми ся страшно. Аз отъ страха возбнувся от сна и размышляя видение се. И после заутрени таити сна не могох и поведах ту мужу некоторому, стару деньми, яко 90 летъ ему сущу от рожения, и у царей въ приказех велику ему бывшу и многу въразумех, и для старости оставлься царския службы, но во смирении пребывая, кормяся от своих вотчинъ. Он же, слышавъ от меня таковая и размышляя во уме своем, рече ми: „Мнит ми ся, яко некоторому великому мужу от полаты царевы смертное посечение приближается". И аз сие видение и оного мужа речей размышлях, и никому не глаголах до сего, донележе збышася въ сие настоящее время».

Прочее же о семъ умолчимъ, да не постигнетъ насъ, по апостолу, закоснение, но мало побеседуем о мимошедшемъ.

ПЕРЕВОД

ПИСАНИЕ О ПРЕСТАВЛЕНИИ И О ПОГРЕБЕНИИ КНЯЗЯ МИХАИЛА ВАСИЛЬЕВИЧА ШУЙСКОГО, ПО ПРОЗВИЩУ СКОПИНА

С тех пор как сказал Бог: «Да будет свет, небо и земля, и движение солнца, и луны нарастание и убыль, и когда появились звезды, воздали мне хвалу громогласно все ангелы мои» и все остальные творения, и люди стали жить на земле и стали вести счет времени и по индиктам, и по еврейскому счету, и по греческому, и по латинскому, ведь по специальным таблицам рассчитываются времена и годы.

По счету же, принятому у русского народа, в 7118 (1610) году скончался благоверный, и благородный, и благочестивый родственник царя и великого князя всея Руси Василия Ивановича Шуйского, прирожденного благочестивого государя (происходил он от единого корня Римского кесаря Августа, обладавшего всей вселенной, и от начинателя единой православной христианской веры князя Владимира, князя Киевского и всей Русской земли, и от единой отрасли разделившейся ветви рода великого князя Александра Ярославича Невского), — <скончался> государев боярин, воин и воевода, ближний советник и правитель, по рождению нетий, то есть родственник царя, князь Михаил Васильевич, именуемый Шуйский, так как происходил он из того же рода великого князя Александра Ярославича Невского, о котором выше говорилось и от которого родился князь Андрей Владимирский и Суздальский, князь Данило Московский и прочие братья; и от этого князя Андрея Александровича произошли князья суздальские и шуйские, а от князя Данила Александровича произошли московские князья и цари. Но умолчим об этом, вернемся к сказанному выше.

О ПРЕСТАВЛЕНИИ КНЯЗЯ МИХАИЛА ВАСИЛЬЕВИЧА ШУЙСКОГО

Когда этот воин и воевода, князь Михаил Васильевич Шуйский, послушался царя и приехал в царствующий град Москву из Александровой слободы (и ошибкой это было, за грехи наши), родился у боярина Ивана Михайловича Воротынского сын, княжич Алексей. И не прошло двух месяцев, через сорок дней после его рождения, как стал князь Михаил крестным кумом, а кумой стала жена князя Дмитрия Ивановича Шуйского, княгиня Марья, дочь Малюты Скуратова. И по совету злых изменников и своих советчиков замыслила она в уме своем злой умысел изменнический: уловить князя Михаила неожиданно, подобно тому как в лесу птицу ловят или как рысь нападает, и растерзать — змея лютая, со взором злым, как будто у лютого зверя! Радость дьявола буйствует, невеста сатане готовится.

И настал — после торжественного стола — час пира веселого, тогда, дьяволом омраченная злодейка та, княгиня Марья, кума крестная, подносила чару питья куму крестному и била ему челом, поздравляла с крестником, Алексеем Ивановичем. А в той чаре — питье приготовлено лютое, питье смертное. И князь Михаил Васильевич выпивает ту чару досуха, а не знает, что злое питье это лютое, смертное. И скоро у князя Михаила все в утробе возмутилось, и не допировал он пира званого, и поехал к своей матушке княгине Елене Петровне.

И как входит он в свои палаты княжеские, увидела его мать и взглянула ему в ясные очи. А очи у него сильно помутились, а лицо у него страшно кровью залито, а волосы у него на голове дыбом стоят и шевелятся.