Том 14 (Конец XVI - начало XVII века, подступы к решительным переменам)

И тогда убо стекаются ко двору его множество войска, дружины и подручия его хоробраго, и множества народа, по писанному, «юноша с девы, и старцы со юнотами»,[212]и матери со младенцы, и всякъ возрастъ человечь, — со слезами и съ великим рыданием. От войска же его и дружины хоробрыя князя Михайла Васильевича ближние его подручники, воеводы и дворяне, и дети боярские, и сотники, и атаманы прихождаху во двор его, и ко одру его припадая со слезами, и со многим воплемъ, и стонанием. И жалостно во слезах глаголаше и причитаху: «О господине, не токмо, не токмо, но и государь наш, князь Михайло Васильевич! Отшел еси от сего света, возлюбил еси Небесному Царю воинствовати, а нас еси кому ты оставил? И хто у насъ грозно, и предивно, и хоробро полки урядит? И кому нас приказал служити? И у ково намъ жалованья просити? И за кемъ намъ радошно и весело на враги ехать ко брани? Не токмо, государь нашъ, подвигом своим врагов устрашалъ, но и мыслию: помыслишъ на враговъ, на литовских и польских людей, и оне и от мысли твоея дале бегут, со страхом емлются. А ныне мы — аки скоти безсловеснии, овцы, не имуще пастыря крепкаго! У тобя, государя нашего, въ полцех войска нашего и без казни страшно и грозно, а радошны и веселы. И как ты, государь нашь, въ полцех у нас поедешъ, и мы, аки на небесное солнце, назретися не можем!»

Но бо все вкратце пишем, а недоумеем убо много и жалостнаго плача и причитания их исписати. Но возвратимся убо ко прежнему.

Тако убо ко двору его стекаются и держащеи власти, и строящеи, и правящеи царския, народная; таже и нищии, и убогии, и вдовицы, и слепии, и хромии, — всяк со слезами и горким воплем, кричаще и воплюще; также и богатии велможи.

Таже прииде немецкий воевода Яковъ Пунтусовъ со двенатцетьми своими воеводы[213] и съ своими дворяны. Московские же велможи не хотяху его во двор ко князю пустити, неверствия ради, къ мертвому телу. Яков же з грубными словесы во слезах изглагола: «Како мя не пустите, не токмо господина моего, но и государя, кормильца моего, своими очи мне видети? Что ся таково содеяся?» И пустиша его во двор. Шед Яковъ, и виде мертвое его тело, и восплакася горько, и целова его тело; простяся и пошед со двора, плакася горце; и захлебаяся, глаголаше во слезах: «Московскии народи! Да уже мне не будет не токмо на Руси вашей, но и в своей Немецкой земли, но и от королевских величествъ государя такова мне!»

Таже прииде и самъ царь и з братьи своими,[214] таже и патриархъ, — тогда держа святительский престолъ Великия Росии Ермогенъ,[215] — и митрополиты, и епископы, и архимариты, игумены и протопопы, и весь священный собор, и иноческий чинъ, черноризцы и черноризицы, и не бе места вместитися от народнаго множества.

Тогда убо посылают во вся торги Московского государства изыскати колоду дубовую, еже есть гроб, въ ню же положат тело его. И, меру вземше, во вся торги ходивше, избравше величайшее всех и никако возможе вместити телеси его. И тогда пристрогавши въ концехъ колоды тоя, и тако съ нужею пологаютъ въ колоду тело его, да изнесут тело его ко церкви. И тогда привезоша гроб каменен великъ, но ни той довляше вместити тело его, понеже великъ бе возрастом телес своих, по Давиду пророку,[216] рече: «паче сыновъ человеческих». И тако, устроивше в древяном гробе, понесше, хотяху положити в Чудовъ монастырь архистратига Михаила[217] до времени бо и вины ради сицевыя, яко да тело его во граде Суздале положено будет и ко гробомъ прародителъским и родительскимъ присовокупятъ,[218] и он предреченный каменный гроб устроят. Но въ Суздале-граде в то время нестроение велико сице, понеже осилели воры и литовские люди, паны съ войским своимъ;[219] да егда си отступятъ, тогды его отвезут въ Суздаль-град.

И слышавше народное множество, что хотятъ тело его въ Чудовъ монастырь положить, и возопиша всенародное множество, яко единеми усты: «Подобает убо таковаго мужа, воина и воеводу, и на супротивныя одолителя, яко да в соборной церкви у архангела Михаила[220] положен будет и гробом причтен царским и великихъ князей великие ради его храбрости и одоления на враги и понеже он от их же рода и колена», — якоже напреди рекохомъ.

И тогда царь велегласно къ народу рече: «Достойно и праведно сице сотворити». И тако на главах понесоша въ соборную церковь архангела Михаила; последствующу патриарху, и митрополитам, и всему священному собору, таже по нем царь, и весь царский синглит, и всенародное множество, предъидущеи и последствующеи, поющих надгробное пение священных собор.