Том 14. Письма 1848-1852

Миллион поцелуев и ничего больше! Известие об оконченной и напечатанной «Одиссее» отняло язык. Скотина Чичиков едва добрался до половины своего странствования. Может быть, оттого, что русскому герою с русским народом нужно быть несравненно увертливей, нежели греческому с греками. Может быть, и оттого, что автору[311] «Мерт<вых> д<уш>» нужно быть гораздо лучше душой, нежели скотина Чичиков. Письмо напишу — и будет длинное.

Твой Н. Гоголь. На обороте: Василию Андреевичу Жуковскому.

Маркову К. И., 3 декабря 1849 *

127. К. И. МАРКОВУ. Четверг <3 декабря 1849. Москва>.

Очень вам благодарен за ваше письмо^*. На прежнее не отвечал^* по незнанью вашего адреса. Что же касается до II тома «М<ертвых> душ», то я не имел в виду собственно героя добродетелей^*. Напротив, почти все действующие лица могут назваться героями недостатков. Дело только в том, что характеры значительнее прежних и что намеренье[312] автора было войти здесь глубже в высшее значение жизни, нами опошленной, обнаружив видней русского человека не с одной какой-либо стороны. О прочих пунктах письма вашего переговорим когда-нибудь лично; мы же, кажется, соседи.

Искренн<е> благодарный за ваши заметки

Н. Гоголь. На обороте: Константину Ивановичу Маркову^*. У Арбатских ворот. В доме Загряжской.

Марковичу А. М., 6 декабря 1849 *

128. А. М. МАРКОВИЧУ. 6 декабря <1849>. Москва.

Очень благодарю и за известия об вас и за календарь^*. Рад, что у вас обстоит всё благополучно: в нынешние времена это не совсем обыкновенная вещь. Я кое-как перебиваюсь. Здоровье, слава богу, еще держится. По-прежнему сижу за делом, а делается мало. Время летит так быстро, что нападает страх. Поездки мои были маловажны. Но всё же они оживили начинающую тупеть память. Многое современное заставило вспомнить с грустью о прежнем, невозвратно минувшем. Много завелось повсюду бесхарактерности, бессилия, смущения в головах и пустоты в сердцах. Об утонченностях разврата уже и не говорю. Покуда я еще ничего не готовлю к печати, во-первых, потому, что сам не готов, а, во-вторых, потому, что и время не такое: авось отрезвятся сколько-нибудь опьяневшие головы. Не позабывайте писать хотя изредка. Известия о вас и о всем, что вас окружает, мне всегда приятны. Передайте при сем письмеца Александру Сем<еновичу>. Я не знаю, где он на нынешнюю пору находится. Может быть, с вами. Передайте поклон мой почтенной вашей сестрице^* и всем милым вашим племянницам^*.

Ваш весь Н. Г. На обороте: Его высокородию Александру Михайловичу Марковичу. В Глухов Черниговской губернии, оттуда в село Сварков.

Смирновой А. О., 6 декабря 1849 *

129. А. О. СМИРНОВОЙ. Декабря 6 <1849>. Москва.

Только что отправил к вам письмо, как, два часа спустя, пришло ваше. Гадостей, как видно, около вас немало. Но как же быть? Не будь их, не достигнуть нам и царствия небесного. Как раз забудет человек, что он здесь затем, чтобы нести крест. Что же касается до сплетней, то не позабывайте, что их распускает чорт, а не люди, затем, чтобы смутить и низвести с того высокого спокойствия, которое нам необходимо[313] для жития жизнью высшей, стало быть, той, какой следует жить человеку. Эта длиннохвостая бестия как только приметит, что человек стал осторожен и неподатлив на большие соблазны, тотчас спрячет свое рыло и начинает заезжать с мелочей, очень хорошо зная, что и бесстрашный лев наконец должен взреветь, когда нападут на него бессильные комары со всех сторон и кучею. Лев ревет оттого, что он животное, а если бы он мог соображать, как человек, что от комаров, блох и прочего не умирают, что с наступленьем холодов всё это сгинет, что кусанья эти, может быть, и нужны, как отнимающие лишнюю кровь, то, может, и у него достало бы великодушия всё это перенесть терпеливо. Я совершенно убедился в том, что сплетня плетется чортом, а не человеком. Человек от праздности и часто сглупа брякнет слово без смысла, которого бы и не хотел сказать. Это слово пойдет гулять; по поводу его другой отпустит в праздности другое, и мало-помалу сплетется сама собою история без ведома всех. Настоящего автора ее безумно и отыскивать, потому что его не отыщешь. Не обвиняйте также и домашних никого; вы будете несправедливы. Помните, что всё на свете обман, всё кажется нам не тем, чем оно есть на самом деле. Чтобы не обмануться в людях, нужно видеть их так, как велит нам видеть их Христос. В чем да поможет вам бог! Трудно, трудно жить нам, забывающим всякую минуту, что будет наши действия ревизовать не сенатор, а тот, кого ничем не подкупишь и у которого совершенно другой взгляд на всё.