Том 14. Звезда надзвездная

Анна Дементьевна ни в каком политехническом институте не обучалась и никакой химии не проходила, а приготовляла «ханжу», что твою белоголовую: через отварной картофель пропускала она денатурат так ловко, ни запаху, ни привкусу. И на сладкую фиалку и розочку дом ее от гостей ломился, а притом еще и развлечения.

Очутившись у Анны Дементьевны, все поняла Палагея и горько заплакала: лучше бы ей тогда Гаврила с плеч голову снял.

Разбойники продали Палагею Поддувале за пятнадцать золотых. Под дувала уступил ее Анне Дементьевне за сто, а Анна Дементьевна метила заработать не больше, не меньше, как все двести.

Посадила она Палагею в блудилище среди самых первых блудниц, а сама кликнула по богатым и охотникам, что в ее доме объявилась новенькая красоты писанной.

Услышал Антагор, великий князь родосский, и как стемнело, шмыг тайком в блудилище по знакомой дорожке. Его-то Анна Дементьевна и поджидала: тут не двести, а и полтысячи взять можно, да, кроме того, подарок. Она сама ввела Палагею в особую комнату и оставила их вдвоем.

Как перед Гаврилой-сторожем у нянькиной могилы, стала Палагея перед Антагором, все ему рассказала и о своей матери царице Тахии, – как на море волной унесена, и о отце, царе тирском Аполлоне, – как в безвестности плавает по морю, кличет царицу безотклично, и о себе рассказала, – как безвинно убить замыслили и вот разбойники ее схватили, и попала она сюда.

Жалостливый был князь Антагор и хоть мало чему поверил, – за свою многолетнюю практику сколько он от всяких новеньких этих самых царских да разбойничьих повестей наслушался, рассказывали для пущего завлечения и цены ради, – все-таки пожалел Палагею.

– Чего же ты хочешь?

Тут-то обычно и начинался торг. Но Палагея об одном просила – ей ничего не надо, пусть будет жить она в лишениях и нищете…

– Ну, ладно, коли уж так, вот отдай хозяйке, это за тебя плата. Я сам еще поговорю, что-нибудь сделаем.

Отпустив Палагею, дал Анне Дементьевне сто золотых: он берет за себя Палагею, но чтобы не только что касаться к ней, а и видеть ее никто не смеет: «понимаете?»

Анна Дементьевна с княжеским кушем, да и палагеина плата оказалась целою тысячью, Анна Дементьевна была очень довольна. И с того вечера пошла о Палагее слава, как о хозяйской любимице, и все с самой хозяйки и до вышибалы Степана величали Палагею княгиней.

IX

Аполлон плыл по морю безвестно.

Там где-то стоял его родной Тир, – вспоминали ли о нем, а может, и забыли? И где-то жила одиноко, дожидаясь его, дарица Тахия, а может, и не ждала?

От острова к острову, от города к городу, от пристани к пристани плыл Аполлон.

И вот почувствовал он, наступил срок – он может увидеть свою дочь Палагею, и пусть решит она: пропадать ему или вернуться в Тир?

С полным чувством, решившись повернуть свою судьбу, с сердцем, затаившимся перед часом свидания, робко, как привыкший к ударам, и уверенно, как выдержавший искус, верно направил Аполлон корабль к Тарсу.

Вечером на закате Аполлон достиг Тарса.

С палубы ему видно Марсово поле и белый камень, розовый при закате, работа Дайла, увековечивший его имя. Завтра, утром, когда зазвонят к поздней обедне, пойдет он через Марсово поле знакомой дорогой к красному дому, постучит в калитку. Сердце у него замирает – не дождаться ему утра.

А Черила и Гайка, прослышав от людей о тирском корабле, нарядились в черное, сделали кислые физиономии, да на корабль. Так и есть, не ошиблись, корабль Аполлона.

А вот и сам он: какой испуганный и оробевший.

– Жива ли моя дочь?

Еще больше окислились.

– Дочь твоя давно умерла.

Кто же решит его судьбу?

Бежал от смерти, не тронула. Но смерть по пятам идет – взяла царицу, взяла царевну. Тахию он сам отдал морю, дочь – чужим людям. Или все, что он делает, не так? И пусть бы сам он бросился тогда в море и умилостивил бурю, или нет, мертвую Тахию все равно не оставили бы на корабле, нет, он с мертвой поплыл бы живой на лодке. А куда же дочь-то? Оставил бы на корабле. Чужим людям? Или так, он плавал бы на корабле и с ним его дочь, сам бы ее и воспитывал. Зачем он поверил, разве можно было отдавать за золото чужим людям? Вот и уберегли: не свое. Но он знал их, хорошие люди. Может, и хорошие, да разве кто может уберечь от смерти, если смерть захочет? Нет, в чем-то он виновен и за то ему кара. Он должен все принять и все снести и тогда будет свободен.

Аполлон дал зарок плавать еще десять лет, не выходя с корабля на землю. И просил дружину свою, не искушать: что бы ни случилось, под страхом наказания, запретил выманивать из темной каюты на волю.

И поплыл черный корабль – плыл Аполлон, куда глаза глядят.

И много плутал его черный корабль.

Неверное море, то оно ласково – плыл бы и земли не надо, а то проклинаешь минуту, когда вверился его вероломной власти.

И опять, как когда-то, море вскипело и носился корабль как щепка.

В ночь прибило волной. Поутру смотрят, Родос.

В тот день на Родосе большой был праздник, и на пристани, как стая птиц, алели праздничные корабли, к ним и подплыл печальный корабль.