Том 15. Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Главы I-XXIX

— Да, да! Верно! И от мистера Джека Мелдона есть письма, — сказал доктор.

— Вот как!

— Бедняга Джек! — вздохнула миссис Марклхем, покачивая головой. — Этот ужасный климат! Живешь, говорят, точно на огромной куче песка, под раскаленным стеклянным колпаком. Джек только кажется крепким, но в действительности совсем не таков. Когда он храбро решился ехать, он полагался больше на свой дух, чем на свои силы, дорогой доктор. Анни, дорогая моя, ты помнишь, конечно, что твой кузен никогда не был крепким, и никто бы не назвал его дюжим, — тут миссис Марклхем обвела взглядом всех нас и закончила особенно выразительно, — с того самого времени, когда моя дочь и он были еще детьми и гуляли под ручку день-деньской.

Но Анни, к которой была обращена эта речь, ничего не ответила.

— Так ли я вас понял, сударыня, что мистер Мелдон заболел? — спросил мистер Уикфилд.

— Заболел? — переспросил Старый Вояка. — О дорогой сэр, чего с ним только не было!

— И лишь здоровья не хватало?

— Вот именно: не хватало лишь здоровья. Разумеется, у него были ужасные солнечные удары, и тропические лихорадки, и малярия, и вообще все, что можно себе представить. А что касается печени, то, уезжая, он, конечно, поставил на ней крест! — вздохнул Старый Вояка.

— Обо всем этом вы узнали из его писем? — спросил мистер Уикфилд.

— От него? Дорогой мой сэр, вы плохо знаете моего бедного Джека Мелдона, если задаете такой вопрос! — воскликнула миссис Марклхем, тряхнув головой и веером. — Из его писем! Конечно, нет! Он скорее дал бы себя растоптать четверке диких коней!

— Мама! — прошептала миссис Стронг.

— Дорогая моя Анни, раз навсегда прошу тебя не вмешиваться в то, что я говорю. Ты это можешь делать только в том случае, если хочешь подтвердить мои слова. Ты знаешь так же, как я, что твой кузен Мелдон скорей даст себя растоптать диким коням… Почему, собственно, я сказала «четверке»? Может быть, восьмерке, шестнадцати, тридцати двум! Но он никогда не сообщит ничего такого, что способно, по его мнению, расстроить планы доктора.

— Планы Уикфилда, — вставил доктор, поглаживая подбородок и укоризненно взглядывая на своего советчика. — Вернее, наши общие планы касательно Джека Мелдона. Я говорил: за границей или здесь…

— А я сказал, за границей, — внушительно произнес мистер Уикфнлд. — За границу отослал его я. Ответственность беру на себя.

— О! Ответственность! — воскликнул Старый Вояка. — Мы знаем, что все это делалось из самых лучших побуждений, дорогой мистер Уикфилд, из самых лучших и благих побуждений! Но если бедный юноша не может там жить, значит ничего не попишешь. А если он не может там жить, то скорей умрет, чем расстроит планы доктора. Я знаю его и знаю, что он скорей умрет, чем расстроит планы доктора, — повторил Старый Вояка, обмахиваясь веером с видом пророческим, но спокойным.

— Я не фанатик, сударыня, не держусь за свои планы во что бы то ни стало и сам могу их расстроить, — весело сказал доктор. — Я могу придумать другой план. Если мистер Джек Мелдон вернется домой из-за плохого здоровья, мы не заставим его ехать обратно и попытаемся найти здесь что-нибудь подходящее для него.

Миссис Марклхем была потрясена таким великодушным заявлением, которого, впрочем, — нужно ли об этом упоминать? — не добивалась и не ожидала, и могла только сказать, что доктор остался верен себе; при этом она несколько раз поцеловала кончик своего веера, коим и похлопала по руке доктора. Затем она немного пожурила свою дочь Анни за то, что та не выражает своих чувств, когда доктор, ради нее, изливает такие милости на товарища ее детских игр, и сообщила нам некоторые сведения о других достойных своих родственниках, которых так хотелось бы поставить на их достойные ноги…

Все это время дочь ее Анни не произнесла ни слова и не поднимала глаз. И все это время мистер Уикфилд, рядом с дочерью которого она сидела, не спускал с нее пристального взгляда. Мне кажется, он не замечал, что кто-то за ним наблюдает, он был целиком поглощен ею и своими о ней размышлениями. Вдруг он спросил, что именно писал мистер Мелдон о себе и кому он это писал.

— Да вот письмо! — Миссис Марклхем взяла письмо с каминной полки над головой доктора. — Бедный юноша пишет доктору… где это — ах, вот! «Мне очень жаль, но я должен сообщить вам, что мое здоровье сильно пошатнулось, и, боюсь, мне придется на время вернуться домой; это единственная моя надежда на выздоровление». Бедняжка, все так ясно! Единственная его надежда на выздоровление! Но письмо к Анни еще яснее. Анни, покажи-ка еще раз то письмо.

— Не сейчас, мама, — тихо произнесла миссис Стронг.

— Моя дорогая, право же, в некоторых отношениях ты ужасно странное существо! А когда речь заходит о нуждах твоих родственников, то такой, как ты, нет на целом свете. Мы так бы и не узнали о письме, не спроси о нем я! Ты называешь это, моя милочка, доверием к доктору Стронгу? Право, ты меня удивляешь. Нужно быть более разумной.

Миссис Стронг неохотно достала письмо, и я увидел, как дрожит ее рука, когда взял у нее письмо, чтобы передать его старой леди.