Том 15. Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Главы I-XXIX

С этих дальних прогулок я возвращался в Ярмут самым коротким путем, переправляясь на пароме. Паром доставлял меня на равнину между городом и морем, которую я мог пересечь напрямик, и, стало быть, не идти далеко в обход по дороге. Дом мистера Пегготи находился на этой пустоши, в каких-нибудь ста ярдах от моей тропы, и я всегда заглядывал туда мимоходом. Стирфорт обычно уже поджидал меня там, и мы вместе шагали по легкому морозцу в сгущающемся тумане к мерцающим огням города.

Однажды темным вечером, когда я задержался дольше, чем обычно, — в тот день я ходил прощаться с Бландерстоном, так как мы уже собирались ехать домой, — я застал в доме мистера Пегготи только одного Стирфорта, задумчиво сидевшего у огня. Он был так поглощен своими мыслями, что не слышал моего приближения. Впрочем, он мог бы не расслышать тихих шагов по песку, даже если бы и не сидел в раздумье, но он не пошевелился и тогда, когда я вошел. Я стоял совсем близко, смотрел на него, а он, мрачно нахмурившись, по-прежнему о чем-то размышлял.

Когда я положил руку ему на плечо, он вздрогнул так, что невольно вздрогнул и я.

— Вы появляетесь передо мной, словно призрак-обличитель! — воскликнул он почти раздраженно.

— Должен же я был как-то дать знать о себе, — отозвался я. — Я заставил вас спуститься со звезд?

— Нет, — отрезал он. — Нет.

— Значит, вознестись из каких-то глубин? — продолжал я, садясь рядом с ним.

— Я смотрел на картины, возникавшие в пламени, — ответил он.

— Но вы не даете мне на них взглянуть! — сказал я, так как он быстро начал размешивать огонь пылающей головней, высекая из нее сноп красных искр, которые с гудением взвились вверх по узкому дымоходу.

— Вы бы все равно их не увидели, — заявил он. — Терпеть не могу этот сумеречный час… Не то день, не то ночь. Как вы запоздали! Где вы были?

— Ходил попрощаться с родными местами, — ответил я.

— А я сидел здесь, — Стирфорт окинул взглядом комнату, — думал обо всех этих людях, которых мы застали такими счастливыми в вечер нашего приезда, думал — вероятно, эти мысли навеяло одиночество, — что они могут рассеяться по белу свету, умереть или попасть бог весть в какую беду. Дэвид, как я жалею, что эти последние двадцать лет не было у меня отца!

— Дорогой мой Стирфорт, что случилось?

— Как я жалею о том, что не было у меня хорошего, рассудительного наставника! — воскликнул он. — Как я жалею, что я сам не был для себя хорошим наставником!

Горькое уныние, звучавшее в этих словах, привело меня в изумление. Никогда я не предполагал, что он может быть так не похож на самого себя.

— Насколько было бы для меня лучше родиться этим беднягой Пегготи или его неотесанным племянником, но только не быть самим собою, который в двадцать раз богаче и в двадцать раз умнее их… Тогда я не мучился бы так, как мучился в этом чертовом баркасе последние полчаса! — продолжал он, вставая и угрюмо облокачиваясь на каминную полку, причем взгляд его не отрывался от огня.

Я был так поражен происшедшей с ним переменой, что сначала только смотрел на него молча, а он, подперев голову рукой, хмуро глядел на огонь. Наконец с непритворной тревогой я стал просить, чтобы он рассказал, чем он так взволнован, и позволил мне посочувствовать ему, даже если я не могу помочь советом. Не успел я договорить, как он стал смеяться — сначала с досадой, а потом своим обычным веселым смехом.

— Вздор! Все это пустяки, Маргаритка! — вскричал он. — Я уже говорил вам, дружище, в гостинице, в Лондоне, что бываю скучен самому себе. А вот сейчас я был себе страшен — должно быть, меня преследовал мучительный кошмар. Иной раз, когда сидишь без дела, в памяти всплывают детские сказки, но их почему-то не узнаешь. Вероятно, я принял себя за того плохого мальчика, который «не слушался» и достался на съедение львам… Пожалуй, это более внушительно, чем быть разорванным собаками… Как говорят старухи, мурашки забегали у меня по спине. Я боялся самого себя.

— Мне кажется, ничего другого вы не боитесь, — сказал я.

— Пожалуй, а, однако, немало есть такого, чего следовало бы бояться, — отозвался он. — Ну, вот и прошло! Больше я не намерен приходить в уныние, Дэвид, но повторяю, дружище: хорошо было бы для меня (да и не только для меня), если бы мною руководил строгий и рассудительный отец!

Лицо его всегда было очень выразительно, но никогда не видел я его таким мрачным и серьезным, как в ту минуту, когда, не спуская глаз с огня, он произнес эти слова.

— Довольно об этом! — сказал он, махнув рукой, как будто отбрасывая от себя прочь какой-то предмет. — «Уж нет его — и человек я снова!» — как Макбет.[53] А теперь обедать! Если я, Маргаритка, подобно Макбету, не расстроил пиршества, учинив какой-то совершенно непонятный беспорядок.

— Но хотел бы я знать, где они все! — сказал я.

— Бог их знает. — ответил Стирфорт. — Разыскивая вас, я дошел до переправы, потом забрел сюда, а дома никого нет. Я погрузился в раздумье, и в таком состоянии вы меня застали.