Том 17. Джимми Питт и другие

Иногда мне кажется, что я легче вынес бы телевизор, если бы они меньше смеялись. Помню, прочитаешь газеты, включишь ящик — и ты словно вышел из тени на палящие лучи.

Собственно, тень достаточно мрачна. Никогда не видел таких безрадостных людей, как нынешние журналисты. Поистине, видят только темную сторону! Если кто-то не сулит краха цивилизации в следующую среду, 3.30 по местному времени, значит, он перенес его на будущий вторник, 2.45. Но включите ящик, и вы попадаете в край детской радости.

По меньшей мере, там притворяются детьми, судя по умственному уровню — шестилетними. Они все время смеются. Зрители смеялись всегда, только им палец покажи, и зараза перекинулась на исполнителей.

Скажем, не далее как вчера Джон Кросби (не путать с Бингом! Тот поет, а этот пишет о телевидении. Ну и работка, однако! Сперва его надо смотреть). Да, так о чем я? А, Джон Кросби! Его огорчила беседа У-Ну с сенатором Маргарет Чейз Смит. Этот У-Ну просто корчился от смеха. Получилось примерно так:

«Если — ха-ха-ха! — на кого-то нападают враги — хо-хо-хо! — ООН выносит резолюцию — ха-ха! осуждающую их — ой, не могу! — а если нападают друзья — о-хо-хо-хо! — им все сходит — ой, сейчас лопну! — Это несправедливо — ха-ха-ха-ха…»

Смеялись и те, кто сидел в студии. Что же удивляться, если Джон Кросби визжит и воет, а если тронуть его за плечо, подскакивает к потолку? Совсем извелся, истинный неврастеник.

Мало того, «смех в студии» бывает поддельным. Они хранят запись, иногда — очень старую, так что нам преподносят мумифицированный хохот. Печальная мысль, правда? «Тот голос слышали в былые дни и повелители, и скоморохи», — говаривал Ките, выключая юмористическую программу.

И этого мало, кто-то изобрел машину, производящую искусственный смех. Специальный служитель нажимает, когда надо, кнопку. Очень удобно для актеров.

Настоящий «смех в студии», видимо, подчиняется каким-то правилам, скорее всего — неписаным, поскольку профессиональные зрители вряд ли умеют читать. Правила эти меняют без предупреждения, что приводит к занятным кви про кво. Скажем, раньше полагалось смеяться при упоминании Бруклина, было в этом районе что-то комическое. Теперь его место занял Техас.

Почему? Неизвестно. Спустили указание — и вот, можете сидеть тихо, что бы вы ни услышали, но если не засмеетесь тому, что техасец спутал шампиньоны с шампанским, вас немедленно уволят. Тайная полиция бдительна.

Однако все не так плохо. Счастлив сообщить, что недавно кто-то выстрелил в телевизор. А на прошлой неделе… Но разрешите мне по всей форме ввести в зал славы Ричарда Уилтона.

В тот день, который станет национальным праздником, Р.У. 29 лет, проживающий на Бейкер-авеню, 103, вошел в студию Си-Би-Си, пока они отдыхали. Держал он огромный нож.

— Нет, какая пакость! — сказал он. — И передачи. И комментатор. И все вообще. Сейчас я убью оператора.

После чего, ткнув ножом в человека у камеры, он дал режиссеру графином по голове. Должно быть, вы поджали губы или подняли брови. «В чем дело? — спросили вы. — А где же нож?» «Сломался», — отвечу я. Нож был дешевый (59 центов), а дешевые вещи намного хуже дорогих. Если хотите убить оператора, потратьте хотя бы доллар.

Когда герой подбирался к самому главному начальнику, явилась полиция. По-видимому, нельзя бить режиссеров графином. Странный закон, их вообще слишком много.

Ошибся Ричард в том, что пришел на репетицию, упустив тем самым студийную аудиторию. Надо бы подождать, пока соберется эта шайка. Все на телевидении плохо, но уж эти хуже всего. Сидели бы тихо — Бог с ними. Нет, гогочут, словно гиены! Не далее как вчера девица сказала какому-то типу:

— Ах, вы эгоист! А он переспросил:

— Как кто-кто? Глист?

И аудитория закатилась хохотом, а по всей Америке сильные мужчины, скрипя зубами, бормотали:

— Где ты, Уилтон?

Ничего, они дождутся. Через три месяца он выйдет. Удачи тебе, Ричард! Только не скупись. Спросят 2 доллара — плати.

2

У вас могло сложиться впечатление, что я не люблю телевидение. Ну, нет. Конечно, это редкостная мерзопакость (кроме бокса по пятницам), но я бы ее вынес, если (я говорю: «если»!) мне не приходилось бы выступать самому.

О, как часто это бывает! Выпустишь новую книгу — и пожалуйста. Звонят из издательства и коротко сообщают, что передача — в понедельник, в 8.30 (программа «Только для слабоумных»), во вторник, 9.15 («Оставь мозги на вешалке»), а также в четверг, 7.35 («Жизнь среди кретинов»).

Казалось бы, Америка любит Вудхауза больше, чем Эйзенхауэра; но это не так. Издательство старается, чтобы лучше продать книгу, не понимая, что вид автора — верный способ ее прикончить.

Писатели, как правило, некрасивы. Чтобы в этом убедиться, пойдите на литературный банкет. Там будут высокие творцы, маленькие, толстые, тонкие; но всех без исключения брезгливо отверг бы самый неприхотливый стервятник. Редко, очень редко встретишь самое отдаленное сходство с человекообразными.

Радио — дело другое. Голос у меня приятный, мелодичный, а то и глубокий. Не захочешь, а потратишь на книгу 3 доллара 50 центов. Но не дай Господь меня увидеть.