Том 17. Джимми Питт и другие

— Все потому, — сказал Арнольд Сева, — что вы и ваши друзья, забыв о такте, взбудоражили наместника, и он не захотел прислушаться к другим. В делах такого рода самое главное — такт. Хотя как знаете. Не обращайте на меня внимания!

Горожане и не обращали. Они выбрали Вернера Штауффахера, Арнольда Мельхталя и Вальтера Фюрста, и троица, осушив стаканы, потянулась в горы, к дому Телля.

Остальные договорились подождать их возвращения в «Глечике и глетчере». Все очень волновались, чем дело кончится. Восстание без Телля немыслимо, ну, а вдруг Телль откажется стать предводителем? Ведь чем плохи восстания — подавляя их, предводителя казнят, чтобы другим было неповадно. Не всем нравится, когда их казнят, даже в назидание друзьям. С другой стороны, Телль был храбрый малый, патриот, и, может, только того и ждал, чтобы сбросить иго тирана. Прошел час, и на склоне холма показалась тройка делегатов. Телля с ними не было, и у горожан возникли нехорошие подозрения. Человек, которого прочат в вожди революции, первым делом идет к соратникам устраивать заговор.

— Ну что? — заговорили все наперебой, когда троица дошла.

Вернер Штауффахер покачал головой.

— А-а, — сказал Арнольд Сева, — я все понял. Он отказался. Вы не проявили такта, и он отказался.

— Нет, проявили, — возразил Штауффахер, — но убедить его нам не удалось. Дело было так: мы подошли к дому и постучались в дверь. Телль открыл. «Доброе утро», — сказал я.

«Доброе утро, — сказал он. — Присаживайтесь». Я сел.

— «Поговорим, — сказал я. — На сердце тяжело». По-моему, выразительный оборот.

Собравшиеся одобрительно забормотали.

— «Да что слова, — сказал Телль. — От них не станет легче».

— Неплохо, — шепнул Иост Вайлер. — Красиво он излагает, Телль.

— «Но к подвигам пускай ведут слова», — сказал я.

— Изящно, — одобрил Иост Вайлер, — очень элегантно. И что?

— А Телль на это и ляпни: «Терпеть, молчать — весь подвиг ныне в этом».

— «Но должно ль то сносить, — сказал я, — что нестерпимо?»

— «Да, — сказал Телль, — кто любит мир, того оставят в мире. Как только наместник поймет, что мы от его притеснений не бунтуем, он устанет нас притеснять».

— А вы что ему ответили? — спросил кузнец Ульрих.

— Что плохо он знает наместника, если на это надеется, «мы многого добьемся сообща, — сказал я. — Сплотившись, даже слабые могучи».

— «Тот, кто силен, — сказал Телль, — всего сильней один».

— «Что ж, родине на вас надежды нет, — сказал я, — когда придет нужда в самозащите?»

— «Нет, почему же, — сказал он. — Я с вами. Только я не гожусь в заговорщики или в советчики и все такое. В делах я себя проявляю лучше. Так что не зовите меня на собрания, не просите выступать и прочее; а вот если понадобится что-то сделать, тут я и подключусь, ладно? Черкните мне, как понадоблюсь — можно открытку, — и Вильгельм Телль не станет прятаться за чужими спинами. Нет, господа». С этими словами он нас выпроводил.

— Ну что ж, — подытожил Иост Вайлер, — небезнадежно. Нам остается только устроить заговор. Давайте приступим.

— Давайте! — закричали все.

Кузнец Ульрих постучал по столу, требуя тишины.

— Господа, — сказал он, — наш друг Клаус Флюе прочтет доклад на тему «Наместники: их слабые места, и как с ними бороться». Прошу тишины, господа. А ты, Клаус, старина, говори погромче и не тяни.

И горожане без дальнейших проволочек начали серьезно заговариваться.

ГЛАВА V

Несколько дней спустя Гедвига пилила Телля за любовь к авантюрам. Он чинил топор на пороге дома. Гедвига, как обычно, стирала. Вальтер и Вильям неподалеку играли детским самострелом.

— Отец, — сказал Вальтер.

— Да, сынок?

— У меня тетива крякнулась («крякнулась» — так швейцарские мальчишки говорят вместо «порвалась»).

— Чини, сынок, — сказал Телль. — Стрелку неоткуда ждать помощи.

— По-моему, — заявила Гедвига, выскочив за дверь, — мальчику в его возрасте вообще незачем стрелять. Мне это не нравится.

— Не начать сызмала — не стать мастером. Помню, когда я был мальчишкой…

— По-моему, — перебила Гедвига, — когда ребенок хочет только стрелять, это не дело. Ему бы дома посидеть, матери помочь. А тебе не вредно подать пример.

— Ну, знаешь ли, — сказал Телль, — я не домосед от природы. В пастухи меня калачом не заманишь. Я бы не знал, куда повернуться. Нет, у каждого свое дело, вот охота — по моей части. Охотиться я как раз умею.

— Гадкое и вредное занятие, — отпарировала Гедвига. — Не нравится мне слушать, как ты заблудился в пустынных ледниках или прыгал по всяким утесам. Когда-нибудь, попомни мои слова, оступишься и упадешь в пропасть, или под лавиной окажешься, или пойдешь по льду, а он возьмет да треснет. На все лады можно убиться.