Том 17. Зимние перезвоны

Далеким эхом великого противостояния прозвучала недавно щемящая сердце судьба Лыковых. И эта вот деревенька — немыслимо где, на Аляске! — тоже осколок далеких горячих страстей. Светловолосые голубоглазые мужики, женщины в сарафанах, мальчишки в кафтанах — потомки тех, кто уходил «в леса и на гора» на восток, до Приморья.

Староверы всегда были чувствительны к беспокойству. И при угрозе их самобытному образу жизни они предпочитали «уйти подальше» и так дошли до Амура. И постепенно все устроилось, утряслось, успокоилось, примирилось.

Но на роду, видно, русскому человеку написано переживать великие потрясения. Социальная ломка начала этого века, несравнимая по масштабу с расколом, задевшая вся и всех, не могла не задеть «кержаков». Люди с заимки Лыковых разбрелись по горам. В больших староверческих селах скорбя притихли, смирились и приспособились к неизбежности. Однако не все. Жившие на Амуре с решимостью предков своих от «новой жизни» ушли. Нелегкое дело — бросить обжитое место с пастбищами, пашнями, сенокосами, пасеками, с лесной дичью и рыбными ловами.

Ушли! («Утекли», — сказал Кондратий Сазонтьевич.) Уходили, как встарь, тайно, порознь — одна семья, другая. Кто с лошадью, кто без лошади переправились через Амур. И собрались, «ручейками стеклись» уже в Китае.

Кондратий Сазонтьевич то время не знает. На русской земле он стоял лишь недавно, съездив в Москву. Родился же, как и все старшее поколение нынешних николаевцев, где-то вблизи Харбина. Тут родители его все начинали с нуля — поставили хибарку, скопили денег на лошадь, купили корову… К 45-му году «кержаки» и тут жили уже крепко и основательно. «Сеяли пшеницу, овес, гречиху, просо, бобы. В каждом хозяйстве были три лошади, две-три коровы, овцы, свиньи, разная птица, пчелы…»

И опять ломка! Пришедшая в сорок пятом году наша армия в «кержацкие» села принесла горе. Эту пору Кондратий Сазонтьевич хорошо помнит: «Кулаки! Беглецы! Э, как живут!» Уводили у нас коров, лошадей. Самое страшное — забрали отцов. Незаконно-де границу перешли в двадцатых годах. Всех взрослых мужчин забрали.

Не пощадили даже и стариков. Хозяевами в семьях остались вчерашние подростки. На их плечи легла забота о матерях, о младших братьях и сестрах.

«А в 50-х годах — напасти с другой стороны. В Китае к власти пришли коммунисты. Нам сказали: проживание нежелательно, уезжайте куда хотите». Куда уезжать? Похлопотала Организация Объединенных Наций о «кержаках». Уговорила принять их страны Южной Америки — Аргентину, Бразилию, Парагвай, Чили. Каково было русскому бородачу ехать в какой-то неведомый Парагвай! А что делать? «Приезжали советские агитаторы: давайте домой, поселим на целине. Кое-кто согласился, но очень немногие — хорошо помнили, как уводили отцов…»

И вот опять все брошено — дома, посевы, покосы, пасеки, продана спешно за бесценок китайцам скотина, «с собою — только узлы, баулы, да около каждой матери куча детишек».

В огромной массе переселенцы сбились в Гонконге. Возникли неизбежные в этих делах задержки, неувязки. В громадном перенаселенном городе не было места для бородатых крестьян, привыкших иметь дело с землей и по природе своей трудно переносивших толчею, тесноту, озабоченных судьбой детей и веры. Их все-таки переправили за океан — кого в Аргентину, кого в Парагвай. Большинство же — несколько тысяч — попало в Бразилию. И тут русаки опять же вцепились в землю. Опять пришлось начинать с нуля. «Туго пришлось. Еле кормились. Сеяли рис, просо, бобы, завели овощи. Но рынок был шаткий, терпели убытки. Прибытка хватало только на хлеб… И не было тут зимы! Для русского человека — это помеха».

И пришел час, сбросились в шапку, да, получив еще помощь от толстовского фонда, послали переселенцы ходоков в Вашингтон. И те преуспели, привезли разрешение переселиться в штат Орегон (северо-запад США). И стали семья за семьей уезжать из Бразилии. Собралась в Орегоне большая община. «Тут дело имели уже не с землей. Подрядились работать на мебельной фабрике. Учиться пришлось. Но преуспели. Хозяин фабрики нашими трудами разжился, ходил приговаривал: «Темпо! Темпо!» И мы вздохнули — еды стало вдоволь, обзавелись жильем подходящим».

Но и тут не всем староверам жизнь пришлась по душе. Увидели: дети врастают в чужую жизнь, поддаются влиянию и соблазнам, «вера теряла крепость». Тут и бросили взгляд на Аляску. Может, спасемся там? Послали в дальний край ходоков. Они все разведали. И сразу же друг за дружкой семьи тронулись в путь.

Деревню поставили скоро — за год. Рубили дома, били дорогу, завели огороды и пашню. Шестьдесят семей — четыреста человек сюда собрались. Первым среди них был Кондратий Сазонтьевич с семейством, другие — Фефеловы, Мартишовы, Реутовы, Якушкины. Тут все — родня.