Том 18 (XVII век, силлабическая поэзия)

Глаголати ли имам или молчати буду,
Егда мя вопросите, кто есмь и откуду?
Глаголати пространно плачь ми препинает[1839],
А хлипание[1840] часто речь ми приседает —
Молчати невозможно сердцу болезненну,
Имущему печалми душу уязвленну.
Мощно ли утаити огнь, в недрех сокровенный?
Иный не утаить болезни дух опечаленный,
Но от болезненныя души провещает,
Внутрь сущую всем яве «Горе есть!» возвещает.
Возвещу убо и аз на мене смотрящим
И яже о мне знати известно хотящим.
Аз есмь плачь, рыдание скорбные Рахили,
Еяже сердце многи скорби уязвили.
Весте ли, о людие, кто та Рахиль бяше?
Та, яже Иякову сожительствоваше,
Иякову супруга, мужу святу, честну,
Видевшему иногда лествицу небесну,[1841]
По ней же возхождаху, нисхождаху ноги
Аггелов, сказующих спящу тайны многи.
Того мужа та жена, о ней написано:
«Глас в Раме, глас Рахилин плачевен слышано,
Рахиль плакаше своих чад прелюбезнейших,
Погубляемых от рук немилостивейших,
И утешити себе отнюдь не хотяше,
Понеже детей своих истребленных зряше».
Но речет кто, яко «та двоих токмо мбла
Сынов, ихже по долгом неплодстве родила,
Иосифа прекрасна и Вениамина,
По первородному чаде последняго сына;
Обаче тыи целы а живыи пребываша
И в народ ся премного тыи расплодиша.
О ком убо печется та слезная мати?
О ком тужит? Сетует о коем дитяти?»
Таковая глаголющь, не весть тайны Бога,
Егоже непостижный судбы бездна многа.
Да увесть убо тайну ту, не всем ведому,
Яже деема бяше в Яковле дому.
Безчадна Рахиль долго духом си тужаше,
Яко супружескаго плода не раждаше.
Егда же разрешил Бог оноя неплодство,
Услышав молбу теплу, даде чадородство,
Даде ей купно в дар з своей благостыни
Пророческаго духа бысть ей пророкиний,
Еже будущая то умне предсмотрети
И ведати, каковы будут ея дети,
Дети, внуки, правнуки в последняя роды,
Счастье их и несчастье, плены и свободы.
Во-первых убо, егда родила первенца
И еще не вскормила своего младенца,
А уже в ночном сонном видении зряше
То, еже Иосифу быти имеяше:
Зряше того ведома, егоже связаша,
Яко пленна раба от братии продаша.
Плачущий, рыдающа, к рожьдшеи вопиющи:
«Рахили! О Рахили! — слезне глаголюща, —
Рахили, мати моя, почто мя остави?
О мати, чадо твое от злых рук избави!»
Того Рахиль в видении соннем чаете зрящи,
Обаче со ужасом воспряну, стенящи
И, обьемши младенца матерски руками,
Слезы от очию си точаше реками.
Таже, егда зачала и Вениамина,
Прежде рожества того последняго сына,
Еще во утробе своей младенца имущи,
Уже пророческий век предузре буду щи:
Племя Вениамина како име быти
В бедах, скорбех, печалех гинути, не жити, —
Ово от своих, ово от чюждых гонимый,
От всех убиваемы, весма несчадимы[1842].
Предзряше пророчица она всю подробну
Имевшую брань быти междусобну,
В нейже Вениамина род спод светлаго солнца
Истребится от своих племен до конца.
А за едино токмо скверна греха дело,
Егоже и помыслом вспомянут немало.
Предзряше и другое злое время мати,
Яко мечь асьсириев име поядати
Останок Вениаминь, а не избиенных
Зряше в плен вавилонский скованных веденых,
То Рахиль пророческий егда зряше убо,
Прегорким рыданием рыдаше сугубо,
Ово о избиенных, ово о плененных
Чад своих прелюбезных, вконец[1843] разоренных.
Иных всех и онех рыдаше не тольма[1844],
Якоже о сем часе возрыдая болма,
Егда узре мечь острый скоро обнаживша,
Вифлиемския дети избити имевша.
Ратуеми внуки себе защищаху,
Плененны свободы себе желаху.
А иже пеленами повиты дети, —
Како мощно им бяше себе защитити?
То предзрение[1845] слезы Рахили точаше
И от горкаго плача престать не даяше
Даже до скончания. А егда плачася
Ради[1846] Виниамина и вскоре скончася,
Тело ея честное камо погребенно,
Рахилею оное место нареченно;
Место, идеже потом Вифлием создася,
От гроба Рахилина Рахиль-град прозвася.
И егда в Вифлиеме лютость сотворися,
Рыдание Рахили и плачь обновися,
Аще бо и мертвая тамо почивает,
Обаче ея душа на все то смотряет.
И яко бывши жива, от имевших быти
Рыдавше, такожде и преставши жити,
О событии вещи горчая рыдает,
Якоже еваньилист то воспоминает:
«Слышится в Раме глас, горце стенящий,
От Вифлиема-града с плачем исходящи,
Глас Рахили плачющей, но несоравненно
Паче перваго плача много болезненно,
Тогда бо единою гортанию кричаше
И от единых очес слезы испущаше;
А ныне елико есть детей, кровь лиющих,
Толико есть матерей, плачевне ревущих».
Того плача аз есмь глас и весник повсюду,
От Рахили дошедши даже и довсюду,
Возвещающ слышащим печаль вельми смутну[1847],
Младенцов избиенных смерть зело укрутну[1848].
Кто во вас сердоболен духом умиленным,
Поне мало поболи серцем сокрушенным,
Споболи[1849] Рахилиным болезнем сердечным,
Соплачи тоя теплым слезам бесконечным!
Ирод, лют властолюбец, добра ненависник,
Самаго диавола истинный наместник,
Новорожденна царя хотя погубити,
Посла неповинныя младенцы избити,
Посла вооруженный, аки на рать, воя,
Аки на не дающих супостат покоя.
Но, о прелюбезнейший мучителю, слыши,
Егда ся незлобивых младенцов биеши:
Егда ли тыя на тя полки собирают?
Егда ли на царство ти брани воставляют,
Которие от матерних сосцев отрывают,
Неповинных мечами люте убивают?
Еже аз умным оком егда созерцаю,
Сице к сердцу моему плачевне вещаю:

«О сердце, сердце, твердейши опоки!
Что удержиши слезныя потоки?
Что от жалости, аки воск, не таеш,
Слез не истощаешь?

Зри, коль жалостный и скорбные часы!
Сквозе пронзают утробу ми гласы
Слезных матерей, плачущих о чадех
В весех и градех.

Чада любезна в кровь сии углебают[1850],
Матери в слезах горких утопают,
Егда биют вои чад немилосердный,
Неблагосердны,

Лютейшии зверя: из рук похищают,
От слатких сосцев обще отрывают,
Всех закалают, агнецев незлобивых
Не творят живых.

Вся Вифлиемска земля превращенна,
В кровь неповинных деток обагренна,
В полях и стогнах[1851] течет крове море.
Горе! Ах, горе!

Четырнадесять тысящ положили
И еще крове тых ся не напили,
Не напоили зверобразного
Ирода злаго.

Впоит[1852] невинность, в небо вопиющи,
Утолишь жажду в серчистой[1853] пловущи
Реце, егда сам пойдешь в ада руце
К вечной муце.

Плачу и плакать непрестанно буду,
Печали сея во век не забуду,
Буду рыдати на злаго Ирода
В роды от рода».