Том 19. Избранные письма 1882-1899

Событие состоит в том, что я, наткнувшись на икону, объехал ее полями, но на станции (опять) встретил смотрителя, шедшего ей навстречу. Я сказал ему, что не советую предаваться идолопоклонству и обману. Мужикам же, к сожалению, в этот раз не пришлось ничего сказать. Также и мужики кроме ласковых приветствий ничего мне не говорили. Я удивляюсь, что ты можешь интересоваться такими пустяками^*. Я 20 лет и словом, и печатью, и всеми средствами передаю свое отвращение к обману и любовь к истине и даже министру писал, что, считая это своей обязанностью, я это буду делать, пока жив^*. Как же тебя может интересовать такой ничтожный случай. Какой дурак тебя напугал и какое нам дело до того, что говорят в Петербурге или Казани? Целую тебя.

Л. Т.

Письмо это пишу на станции в Туле.

346. Т. Л. Толстой и М. Л. Оболенской

1898 г. Декабря 5. Москва. 5 декабря.

Милые Таня и Маша.

Письма ваши получил^*, не отвечал еще потому, что нездоровится — очень слаб всячески, но преимущественно физически: не хочется ни двигаться, ни говорить, ни думать. Мама вчера, верно, писала вам. Положение ее все то же — очень тяжелое, и тяжесть которого для меня вы, несмотря на всю вашу любовь ко мне, понять не можете. Самое утешительное и укрепительное для меня то, что говоришь себе, что в этом моя задача. Да уж очень сложна и трудна.

Видел Олсуфьевых: сидели за столом Анна Михайловна, Адам Васильевич, Матильда, Петр Васильевич и дирижер на трубе. Говорить о Лизе не пришлось при всех, видел, что Анна Михайловна держит слезы, а Адам Васильевич пошел вниз проводить меня, и там я сказал ему, что видел во сне… Он говорит: «Лизка нашего» и заплакал, и я^*. И стали целоваться. Он ногами слаб, с трудом сходит с лестницы. Хотел и обещал к ним пойти, да нет энергии. Видел С. А. Дунаева. Вчера приехала Хирьякова с приятельницей, и поехали. Они мне понравились — верно, работящие женщины, обе акушерки и фельдшерицы. Нынче приехал Чернов^*. Вы, верно, мало говорили с ним. Я его очень люблю: такой же твердый, ясный, кроткий, как и все они, эти люди 25 столетия. В сравнении с ними особенно тяжелы те люди 15 столетия, среди которых живешь. Ужасно был дорогой спутник 11-го столетия. Миша ни то ни се, все в пьянстве эгоизма, но дурного пока ничего нет. Саша грохочет добродушно, часто. Мила Соня с детьми. Мы не получили багажа и потому не знаем, что прислано. Благодарю, Таня, за то, что прислала — все нужно. А нужно еще мне — ножницы и большие и маленькие, разрезной ножик, все книги запрещенные, на верхней полке в правом углу, и брошюра английская: японцы о политической экономии^*. Я приготовил ее взять с собой и забыл. Еще коньки. Целую вас, милые девочки, так же Колю, Лизу и Леву и Дору с сыном.

Л. Т.

347. В. Г. Черткову

1898 г. Декабря 5. Москва.

Сейчас прочел «Листок Свободного слова»^*. Прекрасно все, исключая последней страницы: «Обращения к пожертвованиям»^*. Обращение это никаких пожертвований не вызовет, а роняет как-то достоинство редакции. Мне кажется, что пожертвования, если вызывать, то вызывать надо частным образом, а в печати это нехорошо. Остальное же все — весь тон — все прекрасно. Немножко бы только поменьше Толстого, и хоть какое-нибудь сведение о правительственных грехах общих, а не исключительно религиозного гонения.

Все время читаешь и думаешь: как бы сделать, чтобы все или как можно больше людей прочли. Кажется, — вероятно, я ошибаюсь, — что на всякого непредубежденного, не вполне испорченного человека должно чтение это произвести неотразимое впечатление. И письма духоборов, и Шкарвана, и статья Крапоткина очень мне понравилась^*.