Том 19. Париж

В этот вечер за обедом в компании старых друзей он был очень весел и с величайшим простодушием утверждал, что, несмотря ни на что, его идеал вскоре должен воплотиться в жизнь. Он был превосходный рассказчик, когда на него находило вдохновение, и его сотрапезники услыхали целый ряд увлекательных тюремных историй. Он изучил все тюрьмы, и Сент-Пелажи, и Мон-Сен-Мишель, и приморскую тюрьму Бель-Иль, и Клерво, и пересыльные каталажки, и смрадные плавучие тюрьмы. Иные воспоминания вызывали у него смех, и он уверял, что повсюду его поддерживало сознание своей духовной свободы. Трое друзей слушали его, как зачарованные, хотя сердце у них щемило при мысли о том, что этот вечный пленник, вечный изгнанник снова должен взять свой посох и пуститься в странствия.

Только за десертом Пьер наконец решился заговорить. Он рассказал о том, как министр вызвал его к себе и заявил, что Бартес в течение двух суток должен покинуть Францию, если не хочет быть арестованным. Услыхав слова Пьера, этот седовласый старец, с орлиным носом и сверкающими молодыми глазами, величаво встал и заявил, что он сейчас же уезжает.

— Как! Дети мои, вы узнали об этом еще вчера и до сих пор ничего мне не сказали! Ведь, оставаясь у вас в доме, я мог вам сильно повредить!.. Прошу прощения, мне и в голову не приходило, что я могу причинить вам столько неприятностей, я думал, что все так хорошо уладится… Спасибо, сердечное спасибо Гильому! Спасибо и вам, Пьер, за спокойные дни, которые я, старый бродяга и безумец, провел у вас в доме!

Его стали умолять, чтобы он остался до утра, но он и слушать об этом не захотел. В полночь отходит поезд на Брюссель, и он, конечно, поспеет на него. Он не согласился, чтобы Морен его сопровождал. Морен человек небогатый, и у него свои дела. Зачем отнимать время у приятеля, когда он, Бартес, прекрасно может ехать один? Он снова отправлялся в изгнание, в давно знакомый скорбный путь, как Вечный Жид, блуждающий в поисках свободы, легендарный страдалец, гонимый судьбой по всему широкому миру.

В десять часов вечера он покинул домик на сонной улице и со слезами в глазах простился со своими хозяевами.

— О, я уже стар. На этот раз все кончено. Я больше не вернусь, и кости мои истлеют где-нибудь в глухом уголке на чужбине.

Но когда он расцеловал Гильома и Пьера, в нем снова проснулся гордый, неукротимый пыл, и у него вырвались слова, полные надежды:

— Впрочем! Кто знает! Быть может, завтра мы восторжествуем. Будущее принадлежит тому, кто его создает и умеет ждать!

С этими словами он удалился. Еще долго слышались его твердые шаги, постепенно замиравшие в безмолвии лунной ночи.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

I

В это тихое утро в конце марта, когда Пьер уходил с Гильомом из своего домика в Нейи, пожелав проводить брата до Монмартра, у него болезненно сжималось сердце при мысли, что он вернется домой один и снова будет переживать свою катастрофу и душевную опустошенность. Он не спал ночь, в душе его накипела горечь, и он через силу улыбался, скрывая свои страдания.

Погода была ясная и мягкая, и братья решили совершить пешком длительную прогулку по внешнему кольцу бульваров. Было девять часов, когда они вышли из дому. Пьеру доставляло удовольствие сопровождать старшего брата, который с улыбкой предвкушал радостное удивление своих близких, с которыми он свидится, словно вернувшись из путешествия. Он не известил их о своем возвращении. После разлуки с родными он лишь время от времени посылал им письма, сообщая о своем здоровье. Ни один из сыновей не навестил его, соблюдая осторожность и исполняя волю отца, а девушка, на которой он собирался жениться, благоразумно ожидала, спокойная и сдержанная.

Когда они поднялись наверх по залитым солнцем склонам Монмартра, Гильом, у которого был при себе ключ, тихонько вошел в дом. На спокойной, совсем провинциальной площади Тертр маленький домик, казалось, спал глубоким мирным сном. Он был такой же, как в тот день, когда Пьер впервые увидел его — тихий, приветливый, словно овеянный нежной лаской. Братья прошли через нижний этаж, по узкому коридору, в конце которого раскрывался безбрежный горизонт Парижа. Потом они пересекли садик, состоявший теперь всего из двух сливовых деревьев и куста сирени, на котором уже зеленели листья. И на этот раз Пьер заметил три велосипеда, прислоненных к стволам слив. Вот и она, просторная мастерская, где проводит дни вся семья, веселая и располагающая к серьезным занятиям комната, из широкого окна которой виднеется целое море крыш.

Гильом дошел до мастерской, никого не встретив по дороге. С шутливым видом он приложил палец к губам.

— Внимание, маленький Пьер! Сейчас увидишь.

Отворив бесшумно дверь, они на минуту остановились на пороге.