Том 2

— А здесь молчат, — сказал Новиков и вдруг, увидев над огневой слабый отсвет, спросил: — Кто курит? Прекратить! Богатенков терпеть не может?

В ответ — тишина.

Слабое свечение над окопом исчезло, там кто-то надсадно закашлялся, поперхнувшись. Младший лейтенант Алешин вынул из кармана шинели длинную коробку трофейных сигарет, залихватски толкнул коробкой козырек фуражки, сдвинув ее на затылок, отчего юное лицо стало наивно-детским, сказал добродушно:

— Черти!.. — И, помолчав немного для приличия, заговорил веселым голосом: — Товарищ капитан, тут наши разведчики великолепный особняк нашли. Бассейн, ванна, ковры, с ума сойдешь! Роскошь! Пойдемте, рядом он. Вон внизу…

— Пустой особняк?

— Совершенно.

Особняк этот, двухэтажный дом, стоял метрах в ста пятидесяти от высоты в липовом полуоблетевшем парке за чугунной оградой с массивными железными воротами и парадной калиткой, над которой поблескивали медью оскаленные морды львов.

Они вошли в парк, угрюмо-темный, огромный, и он поглотил их печальным шорохом, шелестом опавшей листвы на дорожках, ровным текучим шумом полуоголенных лип. Сапоги с мягким хрустом уходили в плотный увядающий настил, отовсюду из засыпанных листопадом аллей веяло безлюдьем, грустно-горьковатым, дымным за пахом поздней осени.

В глубине парка перед домом гладко блестел за разросшимися кустами бассейн, в густой воде мирно плавали листья, собравшись плотами, и Новиков впервые за много дней увидел здесь, между этими плотами-листьями, острый блеск звезд в черноте неподвижного водоема. Лягушка, испуганная шагами, звучно шлепнулась в воду, и звезды у берега закачались, заструились.

Новиков любил только лето, привык в годы войны ненавидеть осень за раскисшие от дождей дороги и внезапно подумал, что стал забывать неповторимые приметы того довоенного мира, ради которого ненавидел и осень, и немцев, и самого себя за тоску по прошлому. Услышав голос Алешина, Новиков остановился.

— Вот чепуховина, что это? Что за насекомое?

Младший лейтенант Алешин с детски озорным любопытством посветил в воду карманным фонариком, и Новиков проговорил, неожиданно улыбнувшись:

— Бросьте, обыкновенная лягушка!

— Вот дура! — восторженно воскликнул Алешин.

— Дайте фонарь.

Новиков взошел по ступеням застекленной террасы, зажег фонарик.

Первый этаж дома был пуст. В нем не жили, вероятно, уже несколько дней, пахло пыльными коврами, сладковатой духотой чужого, незнакомого жилья. На полированной мебели, на сиденьях кресел — серый слой пыли со следами пальцев. Везде признаки торопливого бегства: в углу холла был заметен толстый ковер, свернутый в рулон; настежь распахнутый сервант искрился, сверкал стеклом посуды, хрустальными рюмками; ящики, заваленные столовым серебром, наполовину выдвинуты. Всюду валялись осколки фарфоровых чашек. Видимо, в поспешности искали самое ценное, что можно увезти, в злобе ломали, били то, что попадалось под руки и мешало. Зеркало трельяжа, — очевидно, прикладом, — расколото посредине, рядом на полу невинно розовела женская сорочка с кружевами.

— Балбесы! — сказал Алешин гневно. — Что наделали, идиоты дурацкие!

— Кто там? Танцуют, что ли? — Новиков указал фонариком на потолок, где дробно громыхали шаги, заглушенно проникали в нижний этаж голоса.

— Там один разведчик, старшина Горбачев, — ответил Алешин, пожав плечами.

Светя фонариком, Новиков по пружинящему ковру лестницы поднялся на второй этаж. Смешанным теплым запахом духов, едкой терпкостью нафталина пахнуло от-< туда. Зеленый полумрак дымом стоял в этой пахучей комнате, вероятно спальне, с тщательно задернутыми на окнах шторами. Трое людей были здесь. Двое незнакомых — офицер и солдат — с сопением возились подле шкафов, суетливо выкидывали на пол шелковое женское белье, выбирая мужское, набивали им вещмешки, а разведчик Горбачев сидел верхом на кресле, пожевывая сигарету, презрительно цедил сквозь дымок:

— Барахольщики вы, интенданты, на передовую бы вас… — И, увидев вошедших офицеров, не без достоинства встал и несколько небрежно, снисходительно произнес: — Интенданты из медсанбата. Подштанники для солдат добывают… Да кружева все. Ха!

— Кто приказал? — спросил Новиков, подходя к интендантам. — Я спрашиваю, кто приказал?

Одни из интендантов шумно повернулся, — был он потен, красен, коротконог, квадратные щеки выбрито лоснились, виски седые — капитан интендантской службы. Разгоряченный, он начальственно выкрикнул низким прокуренным баритоном:

— А вы кто такой? Что угодно? А?

— Я вас спрашиваю, кто приказал рыться здесь? — повторил Новиков, казалось, спокойным голосом и вскинул на капитана глаза, вспыхнувшие опасным огоньком. — А ну, вытряхивайте из мешков всё до последней нитки! И марш отсюда! Ко всем чертям!

Интендант зло смерил подбородком невысокую фигуру Новикова, заговорил с угрожающей самоуверенностью:

— Прошу потише, капитан! Не берите на себя много! Не для себя стараюсь, для вас же, солдат и офицеров, для медсанбата белье! Главное — спокойно, артиллерия… Васечкин! Бери и пошли! — скомандовал капитан солдату с унылой спиной. — Быстро, Васечкин!