Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Я подумал в припадке амбиции:
Конечно, по интуиции
Животное это
Во мне узнало поэта…
Кот понял, что я одинок,
Как кит в океане,
Что я засел в уголок,
Скрестив усталые длани,
Потому что мне тяжко…
Кот нежно ткнулся в рубашку,—
Хвост заходил, как лоза,—
И взглянул мне с тоскою в глаза…
«О друг мой! — склонясь над котом,
Шепнул я, краснея,—
Прости, что в душе я
Тебя обругал равнодушным скотом…»
Но кот, повернувши свой стан,
Вдруг мордой толкнулся в карман:
Там лежало полтавское сало в пакете.

Нет больше иллюзий на свете!

<1932>

КАПРИЗНЫЕ ВИРШИ *

Современная баллада *

Ветер рвется за рубаху,
Весла гнутся и скрипят.
Заноси плечо с размаху,
Грудь закидывай назад!
Ивы гуще водопада
Никнут сизой пеленой…
Хоть одна б всплыла наяда,
Хоть один бы водяной!

В каждой лодке — пресный, местный,
Добросовестный роман:
Гретхен с шеей полновесной
И берлинский Дон-Жуан.
Лобызнутся, вытрут губы —
И опять за бутерброд.
Пожуют, оскалят зубы
И друг к другу тянут рот…

В весла яростно влезая,
Выбираюсь на простор.
Из надводного сарая
Запыхтел пузан-мотор.
Трели томных жабьих взводов
Все страстнее… Ну и прыть!
Хоть у них без бутербродов
Обойдется, может быть…

Яхты плавно и любовно
Воду носом бороздят.
Вечереет. В восемь ровно
Надо к пристани назад…
Мглится влажная прохлада.
Вдруг под ивой у коряг
Пузырем всплыла наяда
И беклиновский толстяк.

Не смутился я нимало,—
Чем нас нынче удивишь?
И шипящей лодки жало
К ним направил сквозь камыш.
В час вечерний, в час бескрайний,
В час, гасящий небосвод,—
Что друг другу шепчет тайно
Нежить местных пресных вод?

«Не утопленник — огарок!»
Злобно фыркнул водяной.
«В кошельке — сто тысяч марок…
Тьфу, какой улов дрянной!»
А в ответ уста вздохнули:
«Ах, что сделалось с людьми!
Дед! Куда ж они девали
Все червонцы, черт возьми?!»…

<1923>

Капризные вирши *

Помню май в Берлине блеклом:
Каждый день, как раб наемный,
Дождь с утра дубасил в стекла —
Монотонный, неуемный…
Хлюпал-булькал плеск струистый.
Разбухало все в природе,—
Вишни были водянисты,
И табак сырел в комоде.
Переулок был безлюден,
Тая в мутной синеве,
И мозги мои, как студень,
Колыхались в голове.

Не потоп ли? Весь в смущенье,
Ощутил я трепет рабий:
Потерял Господь терпенье,—
И опять разверзлись хляби…
Я к издателю собрался
Сговориться о ковчеге,
Но подумал… и остался:
Пусть уж тонет, дьявол пегий!
Сквозь гардины с дрожью в теле
Заглянул я за карниз:
Пустяки! Вода с панели
Уходила в трубы вниз.