Но мзда за урокиВ сравненье со мздой массажистки — пустяк: Ведь дряблые щекиБез крупных затрат не разгладишь никак… О русский учитель, Смирись и умерь свою прыть! Донашивай китель —Вовек макинтоша тебе не купить. Однажды весноюПронзительный ветер к Попову прилип, Холодной волноюОбвился вкруг тела, — а к вечеру — грипп… Хозяйка отеля, Где жил наш нелепый аскет, Шесть дней у постелиСидела, склонивши к больному корсет. Как скрипка венгерца,Под бюстом массивным запела любовь… Запрыгало сердце,Взволнованный нос заалел, как морковь. Поила малиной, Варила бульон и желе И с кроткою минойСменяла компрессы на жарком челе. Она победила:Игнатий Попов отдышался и встал. Спокойно и милоMadame повернула к Попову овал: «Отель при мужчине — Мне меньше труда и обуз. По этой причинеНе вступите ль в брачный со мною союз?» Два дня он томился:Камин, и перина, и сытный обед! На третий решилсяИ сунул учебники в старый портплед. Подсчитывать франки? Жильцов-голышей прижимать? Откладывать в банке?Тайком из отеля бежал он, как тать. Греми, моя арфа,—Исчез безвозвратно Игнатий Попов, Без теплого шарфа,С одною лишь парой холодных носков… Под елью узорной На местном погосте он спит? Иль в Африке чернойАрабских верблюдиц, вздыхая, доит? Подымем стаканыЗа вышедший ныне в тираж идеал! Попов этот странныйМеня не на шутку, друзья, взволновал… Достойно героя — Отринуть камин и обед И в небо чужоеПоднять, словно знамя, свой старый портплед.<1924>
Пою вполголоса, чуть плещет балалайка,— Нельзя мне громче петь…«Я вас прошу, — сказала мне хозяйка,— Не рявкать, как медведь!Моих жильцов тревожит ваше пенье, Здесь, друг мой, не шантан…»Но наплевать, — ведь нынче воскресенье,— И я немножко пьян!Чуть-чуть хватил дешевого винишка, Да пива кружек пять…На сундуке валяется манишка, Горбом торчит кровать.Звени, струна, — захлебывайся плеском, Как голос бубенца,Когда вдали за тихим перелеском Он ропщет без конца.Звени, струна… Снежок мохнатой пылью Кружится над щекой,Поля и даль встают орловской былью Над скованной рекой.Закатный жар горит над снежным бором, Сугробы все синей…Поют лады раздольным перебором Все громче и вольней…Звени, струна!.. Но, впрочем, — стук хозяйки. «Entrez»[6]. Погашен свет.«Pardon, madame, — я, так сказать, в фуфайке. Я пел?! Ей-Богу, нет».<1924>