Том 2. Фантастические поэмы и сказки

           Золушка была бедна,
           Золушка жила одна,
           корка на воде горька…
           Мачеха была карга,
           отчим — скупой и злой.
           Золушка была бледна,
           платьице из рядна,
           выпачканное золой.

Золушкины сестры сводные

жили веселые, жили свободные.
Вороными качали челками,
шили платья — пчелиный пух,
и на плечиках плюшем шелковым
лопухом раздувался пуф.

           А у Золушки

           ни ниточки,
           ни кутка, ни лоскутка,
           из протертого в сито ситчика
           светит яблоко локотка.

Ничего,

кроме глаз тепло-карих да рук,
ни кольца, ни серьги даровой,
ни иголки заштопать дыру,
ни чулка, хотя бы с дырой!

           Ничего у нее:

           ни червонца в платке,
           ничегосподи нет в ларце,
           ничевоблы у ней в лотке,
           ничевоспинки на лице…

Только золото тянется вдоль ушка,

из сиянья плетеное кружевце…
На дорогу выходит Золушка,
кличет уток — и утки слушаются.

Воробьи по-немецки кричат: «Цурюк!» —

и находками мелкими делятся,
черный уголь от ласк Замарашкиных рук
самородком горящим делается.

           И в саду на шесте

           деревянный ларец,
           и в ларце
           чистит клюв
           оловянный скворец.

Он личинок ловец, говорун и певец

и недолго живет на шесте, на гвозде;
как махнет за моря Замарашкин скворец,
навезет новостей, новостей, новостей!

Нарасскажет того, чего глаз не видал:

где какая земля, где какая вода…
Размечтается Зойка над жестью ведра,
и слезинка у карего глаза видна.

А из комнат высоких доносится зов,

будто грохнулась об пол вьюшка:
— Да огло… да оглохла ты, что ли, Зо-о…
запропастилась, дрянь… лу-ушка!

           У шкафа дубовосводчатого,

           у зеркала семистворчатого
           примеряют сестры лифчики,
           мажут кремами свои личики.

И, как шуба, распахнут тяжелый шкаф,

где качаются платья-весы,
сестры злятся и топают:
— Золушка!
Шпильку дай, булавку неси!
Положи на личико
ланолинчика!

Входит отчим,

осанистый очень,
в сюртуке — английский товар,
он усами усат,
любит волос кусать —
черновязкий фиксатуар.

Отчим шубу берет из дубовых берлог,

и перчатками лапищи сужены,
раззвенелся на белом жилете брелок,
на жене — разблестелись жемчужины.

           А у Золушки

           ни корсажа,
           ни цветка в волосах,
           только траурным крепом сажа
           по лицу — к полосе полоса.

Глянет мачеха — сразу в пятки душа

(провинилась, ну что ж, прибей-ка!).
Ущипнула за щеку подкидыша:
— Тоже хочешь на бал,
плебейка!

Ну, чего засмотрелась? —

Зубов перебор
клавиатурой на падчерицу:
— Марш на сундук, пшла в коридор.
Осторожно,
можно запачкаться…

Разбери, говорит, чечевицы мешок!

И пошла, волоча оплывающий шелк,
сестры, плюшем шурша, отчим, палкой стуча…
Стеариновым шлейфом оплывает свеча.

Глава вторая