Том 3. Гражданская лирика и поэмы

Семен Кирсанов. ТОМ ТРЕТИЙ Гражданская лирика и поэмы

Гражданская лирика и поэмы (1923–1970)

ЧАСЫ

Я думал, что часы — одни.
А оказалось, что они
и капельки, и океаны,
и карлики, и великаны.

И есть ничтожные века,
ничтожней малого мирка,
тысячелетья-лилипуты…

Но есть великие минуты,
и только ими ценен век,
и ими вечен человек,
и возмещают в полной мере
все дни пустые, все потери.

Я знал такие. Я любил.
И ни секунды не забыл!
Секунды — в мир величиною,
за жизнь изведанные мною.

И разве кончилось Вчера,
когда Ильич сказал: «Пора!»
Нет!
       Время Ленина все шире
жизнь озаряет в этом мире.

И так повсюду.
                        Знает мир
часы карманов и квартир
и те — без никаких кронштейнов —
часы Шекспиров,
                          часы Эйнштейнов!

ГРАЖДАНСКАЯ ЛИРИКА (1923–1970)

ПЕСНЯ О ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКЕ

Расцветала снежная,
белая акация.
Утренняя спешная
шла эвакуация.

Разгоняли приставы
беспортошных с пристани.
В припортовой церкви
молились офицерики.

Умолили боженьку
службою и верою
железнодорожника
удавить на дереве.

«Вешал прокламацию?
Будешь проклинать ее.
За таку оказию
украшай акацию.

Красному воробушку
надевай веревочку
на царя и родину,
наше сковородие!»

И суда военные
зашумели пеною,
задымили хрупкими
трубами и трубками.

Днем и ночью целою
ждали власти граждане.
В городе — ни белые,
в городе — ни красные.

Но до утра серого
у сырого дерева,
темного, сторукого,
плакала старуха:

«Вырос ты удаленек,
стал теперь удавленник.
Ноги обняла бы я,
не достану — слабая…

Обняла бы ноги я,
да они высокие.
Ох, я, одинокая,
старая да ссохлая!..»

А в ворота города
залетали красные,
раскрывали вороты,
от походов грязные…

И от ветров дальних
тронулся удавленник,
будто думал тронуться
навстречу к буденновцам.

ОТХОДНАЯ

Птица Сирин
                    (Гамаюн,
                                    Гюлистан)
пролетает
                  по яблонным листам.

Пролетай,
               Иван-царевич,
                                      веселись,
добрым глазом
                        нынче смотрит василиск,
а под сенью
                      василисковых крыл
император всероссийский
                                               Кирилл!

Верещит по-человечьи
                                      Гамаюн:
— Полечу я поглазеть
                                   на мою,
полечу,
              долечу,
                           заберусь
на мою
              императорскую Русь.

Как ни щурят
                  старушечье бельмо
Мережковский,
                        Гиппиус,
                                    Бальмо́нт, —
старой шпорой
                         забряцати слабо́
у советских деревень
                                     и слобод.

У советских деревень
                                  и слобод
веют ветры
                Октябрьских свобод,
да с былой
                  с православной
                                           с кабалой
облетает
                   позолота с куполов!

Не закрутит вновь
                      фельдфебельский ус
православно-заграничная
                                                Русь.

УЛИЦЫ