Том 2. Губернские очерки

Забиякин. Вчерашнего числа, в третьем часу пополудни, шедши я с отставными чиновниками: Павлом Иванычем Техоцким и Дмитрием Николаичем Подгоняйчиковым по Миллионной улице для прогулки, встретили мы сосланного сюда под надзор на жительство, за обманы и мошенничество, еврея Гиршеля. Как перед богом, так и перед вашим сиятельством объясняюсь, что ни я, ни товарищи мои не подали к тому ни малейшего повода, потому что мы шли, разговаривая тихим манером, как приличествует мирным гражданам, любящим свое отечество… Но Гиршель, проходя мимо, не внял долгу совести и словам закона, повелевающего оставлять мирным гражданам беспрепятственно предаваться невинным занятиям, и, тая на меня злобу, посмотрел на нашу сторону и презрительно улыбнулся. Конечно, князь, другой на моем месте, как благородный человек, произвел бы тут дебоширство, но я усмирил волнение негодующего сердца и положил всю надежду на бога… Одним словом, князь, я, как благородный человек, только засвидетельствовал дерзость презренного еврея и…

Разбитной. Ну, вот видите, о каких пустяках вы утруждаете его сиятельство!

КнязьЧебылкин (Разбитному). Calmez-vous, mon cher, calmez-vous… lorsqu’on est haut placé, il faut bien boire le calice…[87]

Забиякин. Вот вы изволите говорить, Леонид Сергеич, что это пустяки… Конечно, для вас это вещь не важная! вы в счастье, Леонид Сергеич, вы в почестях! но у меня осталось только одно достояние — это честь моя! Неужели же и ее, неужели же и ее хотят у меня отнять! О, это было бы так больно, так грустно думать!

Разбитной. Пожалуйста, объясняйте князю, не впутывая посторонних обстоятельств!

Забиякин. Это не постороннее обстоятельство, Леонид Сергеич… (Строго и закусывая нижнюю губу, как бы желая удержать рыдания.) Это… честь моя!

Князь Чебылкин. Дальше, сударь, дальше!

Забиякин. Засвидетельствовав, как я сказал, нанесенное мне оскорбление, я пошел к господину полицеймейстеру… Верьте, князь, что не будь я дворянин, не будь я, можно сказать, связан этим званием, я презрел бы все это… Но, как дворянин, я не принадлежу себе и в нанесенном мне оскорблении вижу оскорбление благородного сословия, к которому имею счастие принадлежать! Я слишком хорошо помню стихи старика Державина:

Собой пример он должен дать,^*

Что звание его священно…

И что ж? господин Кранихгартен не только не принял моей просьбы, но меня же еще осмелился назвать шаверой^*.

Князь Чебылкин. У вас это, вероятно, все на бумаге написано?

Забиякин. Как же-с, ваше сиятельство… (Подает прошение.)

Князь Чебылкин. Разберем, сударь, разберем. (Передает бумагу Разбитному. Подходя к Пафнутьеву.) А! почтенный ветеран!

Но Пафнутьев, к общему удивлению, вероятно вспомнив о госпоже Хоробиткиной и ее муже, вместо объяснения своего дела, внезапно фыркает. Милостивый государь! вы, кажется, забыли, где вы находитесь? (Вырывает из рук его просьбу и отдает ее Разбитному.) Извольте, сударь, идти! (Пафнутьев уходит; князь вслед ему.) Вы где потеряли руку?

Пафнутьев останавливается, но, вместо ответа, опять фыркает. Вон!

Живновский. Смешливый час нашел-с!

Князь Чебылкин (Разбитному). Подите, mon cher, узнайте, где этот почтенный ветеран руку потерял. (Разбитной выходит. К Белугину.) Ну, ты что?

Белугин. А вот, ваше сиятельство, такое у нас случилось дело, что даже не привидано…

Разбитной (возвращаясь). На охоте с лошади упал, князь!

Общий смех.

Белугин. Затеял я этта, ваше сиятельство, строиться. Что́ ж, думаю, и в городу украшение, ну, и нам тоже с старухой поваляться где будет… палаты затеяли каменные-с, и плант свой преставили… Только вот, сударь, чудо какое у нас тут вышло: чиновник тут — искусственник, что ли, он прозывается — «плант, говорит, у тебя не как следственно ему быть надлежит». — «А как, мол, сударь, по-вашему будет?» — «А вот, говорит, как: тут у тебя, говорит, примерно, зал состоит, так тут, выходит, следует… с позволенья сказать…» И так, сударь, весь плант сконфузил, что просто, выходит, жить невозможно будет.

Князь Чебылкин. Как же это? я что-то не понимаю…

Белугин. Да и мы, ваше сиятельство, пытались об этом толковать… просто умопостиженье выходит!

Разбитной. Сколько я могу понимать, князь, его план составлен несогласно с правилами по искусственной части…

Белугин. И он то же говорил, чиновник-то! да помилосердуйте же, батюшки вы наши! ведь это, значит, жить невозможно будет… я материялы припас…

Князь Чебылкин (Разбитному). Expliquez-lui![88]