Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы

Кормилица. Это, должно быть, страна, проклятая Богом. Небесная кара тяготеет над этой страной. Ежедневно крестный ход направляется к часовне пророка Илии. Сейчас вечер, но вся равнина в огне. А дождя — ни капли. Если бы ты увидела реку! Камни высохли и побелели, как кости мертвецов. Анна. Инакос!.. Через него переезжал Александр в тот день… в великий день сокровищ.

Ощупью она садится на последнюю ступеньку.

Хочешь, няня, я расскажу тебе предание об этой реке? Вот оно: жил-был один царь, по имени Инакос, царь этой реки, у этого царя была дочь, по имени Ио, такая прекрасная, такая прекрасная, что другой царь, всемогущий, царь всего мира, влюбился в нее и пожелал иметь ее своей. Но его ревнивая жена обратила девушку в белоснежную телушку и приставила к ней сторожа-пастуха, которого звали Аргусом и у которого было сто глаз. И этот ужасный пастух пас белую телушку там, у моря на Лернейском лугу. День и ночь он постоянно следил за ней своими ста глазами. Тогда царь вселенной, чтобы освободить девушку, послал королевича Гермеса убить жестокого сторожа, придя на этот луг, королевич Гермес начал так нежно играть на флейте, что Аргус заснул: и пока Аргус спал, он отсек своим мечом его большую голову о ста глазах. Но ревнивая жена послала овода, который ужалил телку в бок, словно огненным жалом, телушка от страдания сошла с ума. С оводом на боку, в бешенстве, Ио бросилась бежать по прибрежным пескам, она бежала, бежала, обежала всю землю, переплывала реки, бежала по ущельям, через горы, всюду с жалом в боку, безумная от боли и страха, измученная жаждой и голодом, разбитая усталостью, с пеной у рта, задыхаясь, мыча, без отдыха, без конца. Наконец, в далекой стране, за морем, явился к ней любивший ее царь и одним движением, едва прикоснувшись к ней, успокоил ее и вернул ей человеческий образ. И она родила ему черного мальчика. И от этого черного мальчика через пять поколений произошли Данаиды, пятьдесят Данаид…

Она придвигается к кормилице, которая дремлет, опустив голову на грудь.

Ты спишь, няня?

Кормилица(встрепенувшись). Нет, нет… Я слушаю.

Анна. Тебя клонит ко сну, бедная няня! Это ты прежде рассказывала сказки, чтобы усыпить меня… Ступай, отдохни, няня. Я тебя позову. Я ожидаю Александра.

Кормилица. Нет, мне спать не хочется… Но у тебя такой нежный голос…

Анна. Александр у себя в комнате?

Кормилица. Да.

Анна. Я слышала, как он запер у себя дверь… Я слышала, как он поворачивал ключ…

Кормилица. Хочешь, я позову его?

Анна. Нет, нет… Может быть, ему нужно быть одному… может быть, он работает… (Прислушиваясь.) Кто-то идет по лестнице.

Кормилица встает и отходит к первой двери направо.

Сцена II

Входит Леонарднерешительно. Кажется, что крепкое кольцо его страдания стянуто меньше. Он надломлен и страдает, но сострадание к самому себе как-то облегчает его, потому что он плакал.

Леонард(подходя к слепой, почти с унижением). Вы здесь, Анна… Вы одна…

Анна(поднимаясь и протягивая к нему руки). Я ожидала, что кто-нибудь придет. Александр еще у себя в комнате, а Бианка-Мария… я думаю, она отдыхает. С ней едва не сделалось дурно там, у источника, она опьянела от слишком сильного запаха мирт.

Обращаясь к кормилице.

Ступай, няня, я тебя позову.

Кормилица уходит во вторую дверь налево.

Леонард. Ах, с ней чуть не сделалось дурно…

Анна. Головокружение… Чтобы прийти в себя, она погрузила руки в воду. Я ее привела назад… Как я знаю дорогу! Я думаю, что к источнику и назад я могла бы ходить одна…

Леонард. Вы не можете заблудиться никогда…

Анна. Никогда, на этом пути.

Леонард. Хотите сесть, Анна?

Анна. Нет. Я хочу немного постоять на террасе. Ночь, должно быть, удивительная.

Леонард ведет ее по ступеням. Между колоннами они оба останавливаются. Анна прислоняется к одной из колонн, подняв лицо к небу.

Леонард. Удивительная ночь. Такая ясная, что можно различить все камни в стенах мертвого города.

Анна. Вы называете мертвым город сокровищ! Мне кажется, что для вас он должен жить невероятной жизнью. Мне кажется, что вы всегда должны видеть то, что вы один здесь видели.

Леонард. Ах, он — мертвый, совершенно мертвый… Он отдал мне все, что мог дать. Он теперь не более, как оскверненное кладбище. Пять гробниц теперь — не что иное, как пять безобразных, зияющих пастей.