Том 2. Поэзоантракт

Его стихи — сама стихия.
Себе бессмертье предреша,
Свершает взлеты огневые
Его стихийная душа.

Он весь поэт, поэт великий.

В нем голоса всего и всех.
Неуловимый лик столикий
Отображает свет и грех.

Он ощущает каждый атом

И славословит солнце он.
То серафимом, то пиратом
Является хамелеон.

Но вместе с тем он весь, из дюжин

Томов составленных своих,
Мне не желанен и не нужен:
Я не люблю Бальмонта стих.

Есть что-то приторное в книгах

Его, что слаще голубей…
И Фофанов в своих веригах,
В своих лохмотьях — мне любей!

Брюсов («Никем непревзойденный мастер…»)

Никем непревзойденный мастер.
Великий ритор и мудрец.
Светило ледовитой страсти.
Ловец всех мыслей, всех сердец.

Разламывающая сила

Таится в кованых стихах.
Душа рассудок научила
Любить, сама же пала в прах,

И оттого его холодность:

Душа, прошедшая сквозь ум.
Его бесспорная надмодность
Не столь от чувства, сколь от дум.

Великий лаборант, он каждый

Порыв усвоил и постиг.
Он мучим неизбывной жаждой
Познанья всех вселенских книг.

В нем фокус всех цветов и светов

И ясной мысли торжество.
Он — президент среди поэтов.
Мой царский голос — за него.

Сологуб («Какая тающая нежность…»)

Какая тающая нежность!
Какая млеющая боль!
Что за чеканная небрежность!
Что за воздушная фиоль!

Он весь из сладостного вздоха,

Он весь — безгрешное дитя…
Плохое у него не плохо,
И темное поет, блестя…

Изысканнейший рисовальщик.

Провидец существа людей,
Он — чарователь, чаровальщик,
Чарун, он — чарник, чародей.

Так пой же, пой же нам, фиоль же,

Струи свой ароматный свет!
Такой поэт, каких нет больше:
Утонченней, чем тонкий Фет.

Гиппиус («Блистательная Зинаида…»)

Блистательная Зинаида
Насмешливым своим умом,
Которым взращена обида,
Всех бьет в полете, как крылом…

Холодный разум ткет ожоги,

Как на большом морозе — сталь.
Ее глаза лукаво-строги,
В них остроумная печаль.

Большой поэт — в ее усмешной

И едкой лирике. Она
Идет походкою неспешной
Туда, где быть обречена.

Обречена ж она на царство

Без подданных и без корон.
Как царственно ее коварство,
И как трагично-скромен трон!

Пять поэтов

Иванов, кто во всеоружьи
И блеске стиля, — не поэт:
В его значительном ненужьи
Биенья сердца вовсе нет.

Андрея Белого лишь чую,

Андрея Белого боюсь…
С его стихами не кочую
И в их глубины не вдаюсь…

Пастэльно-мягок ясный Бунин,

Отчетлив и приятно свеж;
Он весь осолнечен, олунен,
Но незнаком ему мятеж.

Кузмин изломан черезмерно,

Напыщен и отвратно-прян.
Рокфорно, а не камамберно,
Жеманно-спецно обуян.

Нет живописней Гумилева:

В лесу тропическом костер!
Благоговейно любит слово.
Он повелительно-остер.

Ее каприз

Памяти Н. Львовой